Первую ведет комэск майор А. Девятьяров. Воздушный стрелок у него начальник связи полка Н. Макеев. В группе Бати - летчики А. Кобзев, П. Харченко, А. Сатарев, Н. Стерликов, П. Баранов, В. Жигунов...
У каждого из них за плечами был уже большой опыт наземных штурмовок, воздушных боев.
Когда мы стояли в Канатово под Кировоградом, в полк пришли два закадычных друга Саша Сатарев и Коля Стерликов. Как говорят, они сразу пришлись ко двору. Обаятельные, с юношеским задором, эти парни готовы были идти к самому черту на рога. Саша - воспитанник челябинского комсомола - в армию пришел добровольцем. Мечтал стать истребителем, однако посадили на По-2. Со временем разочарование прошло. Машина полюбилась - этот труженик войны - простая, нетребовательная к аэродромам, заправлявшаяся несколькими ведрами горючего. А какой ущерб она наносила врагу! Называя ее с презрительной иронией "рус-фанер", гитлеровцы вскоре поняли, что шутки с По-2 плохи, а командование за каждый сбитый самолет представляло своих летчиков или зенитчиков к Железному кресту.
Более пятидесяти боевых вылетов сделал на По-2 младший лейтенант Сатарев, наносил меткие удары по точечным, особо важным целям противника, несколько раз забрасывал во вражеский тыл разведчиков, различные грузы. Все это было сопряжено с большим риском. Заметив недюжинные способности молодого пилота, полковник Щундриков, будучи тогда заместителем командира дивизии, предложил Александру переучиться на штурмовика...
"Илы" в плотном боевом строю неудержимо и грозно приближались к цели. Девятьяров. умело провел группу через основной зенитный пояс, сосредоточил огонь на танках и артиллерийских батареях. Серия сброшенных "фугасок" ошеломила гитлеровцев на какое-то время. Отрезвев от внезапного удара, фашисты начали яростно огрызаться. Снаряд разорвался рядом со штурмовиком Девятьярова, и его машина начала переваливаться с крыла на крыло.
Пламя взрыва полыхнуло и за стабилизатором "ильюшина" Сатарева. С трудом выравнивая машину, Сатарев запросил воздушного стрелка Гринева:
- Что там, Петя?
- Малость поцарапало, да хвоста кусок потеряли.
- Держись, друг... Мне тоже попало.
Покончив с батареями и разогнав по укрытиям танки, штурмовики начали прочесывать вглубь оборону немцев, расстреливая до последнего патрона боекомплекты.
Возвращались домой с победой, которая далась довольно нелегко. Уже над своей территорией младшему лейтенанту Стерликову пришлось покинуть машину. А Сатарев сел. Но надо было посмотреть на его "ильюшина": представлял он собой макет-мишень, по которой упражнялись в стрельбе. Машину пришлось списать: ее подцепил "фома" (так техники окрестили трофейный тягач) и отправил на свалку.
В этом бою серьезное ранение получил начальник связи полка Макеев осколок попал ему в берцовую кость. Из кабины воздушного стрелка его еле вытащил механик Саша Бродский и с помощью санитаров уложил на носилки. Николая Васильевича срочно пришлось отправить в госпиталь, где он пролежал почти шесть месяцев.
Встретил я его потом в Куйбышеве, куда прибыл за новой техникой. Со мной он и прилетел в полк под Ченстохов.
В мае у нас почти не было "незанятых" дней. "Старики" постоянно отправлялись на свободную "охоту": порой ведущий и ведомый проходили на большой высоте линию фронта и на бреющем летали над вражескими тылами. Их добычей были железнодорожные составы, паромы, автомашины с грузом, штабы, пункты управления, узлы связи. В любую минуту свободные охотники могли напороться на истребителей врага. Тут без опыта, хитрости, смекалки, высокой техники пилотирования в любых метеоусловиях - никуда.
* * *
Мой любимый маневр на "охоте" - летать под низкой облачностью, откуда все видно, а тебя могут только слышать. Из-за кромки облаков смотришь, что делается в тылу и на передовой, выбираешь цель, на которую наваливаешься коршуном. Другой маневр - это полеты на бреющем, когда летишь по балкам, оврагам, прикрываясь складками местности. Затем - атака с последующей горкой и разворотом от 45° до 90°. Здесь все рассчитано на внезапность и дерзость, скоротечность и неотразимость. Этот прием получил у нас образное название "партизанский заход".
* * *
Как-то мы с Аркадием сделали два вылета. Правда, улов был небогатым по дороге подбили пару машин, погоняли солдатню за обеденным кофе и все. Но вот зенитки потрепали нам нервы изрядно.
Короткая передышка, наспех проглоченная тарелка борща без ощущения вкуса и запаха и - вылет.
У машины Кирилец, пошатываясь, запрокинул голову, надрывно кашляя. На лице стрелка выступили розовые пятна, черты лица заострились.
- Что с тобой, Аркадий?
- Командир, убей меня на месте, лететь не могу. Дай отдохнуть... Ну хоть чуть-чуть...
"Пропадет парень, - подумал я. - Ему ведь лечиться нужно. Тут и здоровому трудно выдержать, а ему каково..."
- В госпиталь тебе следует ехать, Аркадий. Подлечиться надо...
- Что ты, командир, - испугался стрелок. - Просто чуток устал. Завтра буду как новорожденный.
- Иди. Возьму другого стрелка. Вот Савин ходит без дела.
Меня и самого трепала нервная дрожь, холодило спину. В теле - тяжесть, от озноба стучат зубы. Только на высоте как-то пришел в себя, ощутил прилив сил, сбрасывая с плеч свинцовую усталость. Сзади справа следовал Павел Баранов. В районе Ясс засекли новые цели, взяли курс на свой аэродром. В воздухе царило относительное спокойствие. Но вот из-за облаков вынырнули четыре самолета.
- Наши "лавочкины", - невозмутимо пробасил в переговорное устройство Савин.
Нелегко было научиться отличать "Фокке-Вульф-190" от нашего истребителя Ла-5. На первый взгляд оба самолета казались похожими. Только у немецкого истребителя часть фонаря состояла как бы из одной прямой с фюзеляжем, а у "лавочкина" фонарь заметно возвышался. К сожалению, Савин ошибся. Это были "фоккеры", которые плеснули на нас огнем.
- Вот тебе и "лавочкины", только с крестами. Смотри в оба, - приказал стрелку.
- Слева две пары "фоккеров". Пристраивайся ко мне, - передал я Баранову.
Не успев вскочить в облака, перешли с Павлом в стремительное пикирование. Истребители кинулись следом. Сзади что-то сверкнуло, на пол кабины посыпалась стеклянная крошка. Самолет основательно тряхнуло. Сразу же переключил рацию на стрелка.