- Как в полк прибыл...
- И летал?
- И летал...
- И никто не знал?
Поднялся Николай Кирток:
- Почему никто? Я знал...
- Ну, Иван, подвел ты меня под монастырь. Буду командиру корпуса докладывать.
Дмитрий Акимович опустил свое массивное тело на табурет, пригладил пятерней рыжие волосы и потянулся к полевому аппарату.
У Василия Георгиевича выдался тогда один из немногих более или менее спокойных вечеров. Он только что побывал в бане и блаженствовал за стаканом крепкого чая. Телефонный звонок нарушил чаепитие. Генерал взял трубку.
- Да, слушаю. Какое еще ЧП? Так... Так... Кто - Драченко? Этот разведчик? Ну и как? Завтра его в полет не выпускайте. Поняли? Утром решим...
* * *
...На следующий день на летном поле полка собралась целая комиссия из лучших пилотов. Ждали генерала. Вскоре показался всем знакомый самолет Рязанова. Он сделал круг над аэродромом, потом скользнул вниз и вот уже, тарахтя мотором, зарулил на стоянку. Генерал, прилетевший вместе с полковником Семеном Егоровичем Володиным, поздоровался с летчиками. Потом подошел ко мне, спросил:
- Как, волнуешься? Ничего, все будет нормально.
И, оглядев летчиков, громко добавил:
- Комиссия, кажется, вся в сборе. С чего начнем? С проверки техники пилотирования; или беседы с медициной?
Невысокий военврач подошел к генералу.
- Мы, медики, считаем проверку бесполезной. Нельзя ему летать. Это наше твердое мнение. Рязанов хитро прищурился:
- Значит, нельзя? А как же он летал? На разведку ходил, группы водил... - Генерал подумал, посмотрел на медиков: - Ну что же, начнем проверку. Давай, Драченко. Инспектор по технике пилотирования майор Поволоцкий полетит вместе с тобой.
Последние доброжелательные слова командира корпуса как-то сняли остатки волнения. А когда заработал мотор и штурмовик взял набор высоты, успокоился. Помня, что внизу за полетом наблюдает такая авторитетная комиссия, постарался выжать из своего штурмовика все и из себя тоже. Левый вираж, правый, боевой разворот... Крутое пике и вновь набор высоты. Казалось, самолет сам переходил из одной фигуры в другую. Потом делал аккуратную коробочку над аэродромом и притер "кльюшина" у посадочного знака. Выключил двигатель. Вздохнул, открыл фонарь и выпрыгнул на землю. Неторопливо подошел к офицерам комиссии. Потом вскинул ладонь к шлему:
- Товарищ генерал! Старший лейтенант Драченко контрольный полет закончил. Разрешите получить замечания.
Командир корпуса тронул за плечи:
- Какие замечания? Да если бы у меня все так летали... Как, комиссия?
Летчики подтвердили мнение генерала. Один военврач не согласился.
- Летать, конечно, он сможет, но только в хорошую погоду. А в плохую...
Василий Георгиевич перебил врача:
- Хорошо, в плохую погоду вылетать Драченко будет лишь по моему разрешению, в остальных случаях - по усмотрению командира полка.
И тихо добавил:
- Не волнуйся. Надо же и медицине уступку сделать. А воевать - воюй на здоровье.
Я, конечно, не мог скрыть волнения, и вместо радости на душу навалилась какая-то щемящая тяжесть. Казалось, после этого всего вряд ли смог бы выдержать повторную проверку. Однако теперь мне не надо было постоянно скрывать от товарищей свой "недуг", прятать ночью протез, заворачивая в носовой платочек, класть под подушку, отворачиваться от посторонних глаз...
* * *
Как-то после обеда кто-то из истребителей, вернувшись с боевого задания, собрал возле себя группу летчиков, стал возбужденно рассказывать, что видел странный самолет: скорость как у метеора, позади тянется пятиметровый огненный хвост. Винта нет совсем.
- Только ты на него, а он фр-р-р! - мимо. И из пушек лупит напропалую...
Николай Шутт насмешливо хмыкнул: - А у тебя со зрением того - все в порядке? Может, померещилось?
Пилот обиделся, бросился в словесную драку.
- А ты попадись ему! Герой... Я посмотрю. Это тебе не с "мессером" в кошки-мышки играть.
- Придется посмотреть, что за штуковина, - улыбнулся Николай и пошел, посвистывая, к домику.
Но рассказ, очевидно, все слушали внимательно, нельзя же не верить товарищу. А все было так, как он говорил.
Созданию реактивной авиации большое внимание уделялось конструкторами высокоразвитых стран, еще до войны. И, уже готовясь к нападению, немцы усиленно форсировали создание принципиально нового самолета. Судя по разведданным, их было два типа - один "летающее крыло" - Ме-163, второй Ме-262, с турбореактивным двигателем.
Обладая небольшим запасом горючего, самолет свободно планировал над своей территорией, затем выбирал удобный момент для атаки. И вот, набрав огромную скорость, которая была в полтора раза больше, чем у обычных поршневых машин, как торпеда, реактивный самолет проносился над нашим строем, обстреливая все, что попадалось на пути. Его добычей становились и штурмовики, которые он подкарауливал на разворотах
при заходе на цель или при выходе из атаки. Атаковал и поврежденные машины, идущие на посадку.
Первым сбил реактивный истребитель летчик Гарри Мерквиладзе, который часто прикрывал нас в бою. Потом, сразу же после воздушного поединка, он рассказал, как это произошло. Увидев, что на него несется реактивный самолет, Гарри схитрил - он подпустил его поближе, затем вильнул в сторону, быстро развернулся, а когда немец, разогнавшись на бешеной скорости, пролетел мимо, влепил в него пулеметную очередь. Гитлеровца погубила скорость: он был лишен возможности маневрировать. Гарри доказал, что не так уж, оказывается, страшен реактивный истребитель с его сумасшедшим разгоном. Разогнавшись, реактивный самолет не способен на резкий маневр.
Нам же, штурмовикам, бороться с Ме-262 было гораздо труднее.
Одна пара приноровилась перехватывать "ильюшины". С задания поодиночке хоть не возвращайся.
Командир корпуса приказал во что бы то ни стало пресечь эти наглые наскоки.
План придумали простой: меня с напарником решили использовать в качестве приманки, обмануть видимостью легкой добычи.
Как-то утром, часов в восемь, поднял я свой "ил" в воздух. Боекомплект полный, но без бомб. Три пары "яков" набрали высоту до пяти тысяч метров. Я на скорости начал ходить над аэродромом. Вдруг со стороны линии фронта начали расти две серебристые точки. Ведущий Ме-262 пошел в атаку. Маневрируя, дал по нему пушечную очередь. Тут-то и подоспели сверху наши истребители. Атакующий "мессер" стрелой ушел ввысь, а второго наши ребята все-таки накрыли. Фашисту ничего не оставалось делать, как катапультироваться.
Но почему у него не раскрылся парашют? Когда мы подъехали к месту, где упал гитлеровец, то сразу заметили, что парашют оказался законтренным. Значит, летчик заранее был обречен на гибель...
* * *
Предстоящий штурм фашистского логова удесятерял наши силы. Аэродром с утра до вечера был заполнен сплошным гулом: группы штурмовиков по шесть, двенадцать, восемнадцать машин перепахивали бомбами и эрэсами очаги сопротивления, громили уцелевшие самолеты врага на аэродромах.
В эти дни большую партийно-политическую работу проводили заместитель командира полка по политчасти полковник Лапин, парторг капитан Ольшанский, комсорг старший лейтенант Мосеев.
В промежутках между полетами они рассказывали нам о деятельности антифашистского подполья в Германии, доводили до личного состава сводки Созинфррмбюро, читали интересные материалы из газет. Большим авторитетом, как я говорил и ранее, пользовалась наша армейская газета "Крылья победы". Многие летчики вырезали для себя статьи, очерки, стихи, Я до сих пор храню стихотворение старшины Петра Шумского. Вот оно:
Когда я в дом родной вернусь
С войны, в пыли дорог,
Никто не крикнет мне: "Петрусь",
Впуская на порог.
И сколько я ни стану ждать,
Хоть с ночи до утра,
Навстречу мне не выйдет мать,
Не выбежит сестра.
Фашист, я знаю, подлый враг,
Жестоко их убил,
И не найти мне, где их прах,
И не сыскать могил.