Я отхожу, позволяя посмотреть на границу и моим спутникам.
Сначала к прибору склоняется толстяк, неуклюже возится, щурится, таращит глаза. Через минуту он молча выпрямляется, глаза у него блестят.
Длинный смотрит долго, со знанием дела поворачиваясь туда-сюда.
— Ничего себе хозяйство, — бурчит он, молча кивает и смотрит перед собой.
Я ждал, что он еще что-то скажет. Но нет. Он серьезен, лицо неподвижно. Стараюсь угадать его мысли. Внимательно слежу за ним, и во мне растет недоверие, но у него даже брови не дрогнут.
Коротышка толстяк необыкновенно проворно крутится вокруг прибора, вновь и вновь наклоняется, мигая, заглядывает в него, смотрит на нас и наконец машет мне рукой.
Подхожу к треноге и между домов хутора вижу двоих в форме.
Коротышка спрашивает:
— Пограничники?
Я киваю. Хотя, по сути дела, они даже не солдаты, а таможенные инспектора и просто нагрянули на хутор с проверкой.
— А где у них застава? Вы тоже не видите?
Обследую деревню и, хорошенько присмотревшись, останавливаюсь на одном доме. Казармы все на одно лицо.
— Вон тот желтый дом.
Он тоже смотрит в прибор и льстиво говорит:
— Какие у вас глаза хорошие!
Похвала мне как маслом по сердцу.
— Как вы думаете, — начинает толстяк, — как там обращаются… как бы это сказать, ну словом, с теми, кто переходит границу?
Я пожимаю плечами.
— Никогда над этим не задумывался.
Толстяк рассмеялся.
— А, глупости, так, в голову взбрело. Знаете…
Он не заканчивает фразу и шлепает подошвой туфли по грязи. Длинный заканчивает его мысль:
— Что поделаешь. Знаете, здесь странные мысли приходят в голову. — Он смотрит спокойно и неподвижно. — Думаю, оно и понятно.
— Почему же понятно? — недоумеваю я.
— Потому что граница — место особенное. Любая граница.
— Это для кого как.
— Для меня особенное, — пожимает плечами долговязый.
— Охотно верю. Кому такие мысли приходят в голову, для того, конечно!
— Какие мысли?
— Откуда я знаю? Сами же говорите, особенные.
Я почти ликую, что припер его к стенке. Но он спокойно пожимает плечами.
— Откуда вам знать, о чем я думаю?
— Я не знаю, но чувствую.
— Этим не проживешь. — Он машет рукой, и лицо его оживляется. — Чутье больше собаке, под стать.
Он двигает носом и дважды игриво и насмешливо тявкает.
Тут в разговор встревает коротышка:
— Не представляю, зачем люди за границу сбегают?
— Из жажды приключений. Главным образом молокососы, — отвечаю я. — Работать не желают. Думают, там лучше.
— А, такое здравому человеку и в голову не придет.
— А может, им просто порядок наш не нравится.
— Вот, вот! О том и речь! Ну что это за люди? Ну скажите? Разве не ничтожества, не мошенники? Покинуть родину, отречься от земли, что взрастила и вскормила. Это ведь то же самое, что от матери отречься.
Он размахивает руками и говорит, говорит. И надо отдать должное, умно говорит. Я поглядываю на долговязого: что он на это скажет. Но тот не обращает на нас никакого внимания.