Я слежу за самолетами. Они хорошо производят посадку и заруливают на свои стоянки. Мне так и хочется побежать к летчикам, расспросить их о полете, посмотреть на них, только что побывавших в бою, но я не могу покинуть самолет, а потому с завистью слежу, как направившихся в штаб Фатина и Лобастова останавливают свободные от полета товарищи, о чем-то оживленно говорят с ними. Наверное, поздравляют с первым боевым вылетом и интересуются, что они видели и делали на линии фронта.
Но вот мое внимание отвлекает нарастающий рокот моторов. Это возвращаются на аэродром штурмовики. Быстро пересчитываю их и своих «яков». Все восемь, потерь нет! На душе становится легко и светло. Все товарищи живы!
К нашим самолетам от штаба быстро идет командир нашей эскадрильи капитан Егоров и приказывает быть готовыми к вылету. Еще раз все проверяю у себя, смотрю; на самолет брата. Саша машет рукой — все в порядке, и я вижу его белозубую улыбку.
Над аэродромом взлетают три зеленые ракеты. Долгожданный сигнал! Я запускаю мотор и выруливаю на старт. Вот в небо поднимается первая пара, за ней вторая. Теперь и наша очередь. Мы с Сашей в воздухе! Вперед, на врага! Над аэродромом появляется шестерка штурмовиков. Наш командир связывается по радио с их ведущим, а мы подтягиваемся к капитану Егорову. Штурмовики и истребители сближаются. Все происходит точно по плану, каждый занимает свое место. Мы с Сашей идем замыкающими всей группы. Она разворачивается и берет курс на Павлоград.
Набираем высоту. Я чувствую себя совершенно спокойно, как будто все происходит на очередном тренировочном занятии. Только ловлю себя на том, что, пожалуй, я был вот так сосредоточен, собран во время первых полетов там, в Хабаровском аэроклубе.
Осматриваюсь. Под нами плывет на восток земля. Воздух чист. Взглядываю на самолет Саши. Он ведет его хорошо. Чуть заметно покачал ему крыльями. Саша ответил. Я улыбаюсь: как хорошо, что рядом летит братишка! Ну и драться же мы будем! Скоро фашисты узнают братьев Некрасовых из Хабаровска!..
Проходит пятнадцать минут полета — и на курсе город. Вернее, его силуэт — город весь затянут пеленой дыма. Чем ближе мы подходим к Павлограду, тем выше поднимается дым. Вот он уже на высоте почти тысячи восьмисот метров. В городе полыхают пожарища.
Когда в стороне от самолетов стали неожиданно появляться белые и черные клубы, я не сразу понял, в чем дело. Только позднее мелькнула догадка: «Зенитки!»
Разрывы снарядов все приближались и вдруг стали перед нами плотной стеной. В шлемофоне слышу приказы, команды, работу наземных радиостанций. Кто-то предупреждает, что в воздухе находится восемь «мессершмиттов». Я оглядываюсь, но чужих самолетов не вижу. Где же они бродят? В наушниках резкий противный свист — это немцы глушат работу наших самолетных радиостанций. А зенитки бьют все точнее. Разрывов шрапнелей так много, что, кажется, машине негде пройти. Фашисты ведут заградительный огонь, но наши штурмовики ныряют между взрывами и скрываются в густом дыму, висящем над городом. Мы с Сашей точно на невидимом буксире следуем за ними. Теперь расстояние между нами и землей быстро сокращается, и мы попадаем в полосу работы легкой зенитной артиллерии. Вокруг нас воздух прошивают трассы малокалиберных снарядов, разрывы становятся почти сплошными. Мы настигаем свою группу штурмовиков — и тут происходит досадная нелепость: один из стрелков на штурмовике потерял нас в дыму и, когда мы вынырнули, принял нас за противника и открыл по нашим машинам огонь.
«Срежет!» — пронеслась тревожная мысль, и я покачал ему крыльями.
Стрелок, очевидно, увидел свою ошибку и прекратил огонь. Представляю его самочувствие! Потом выяснилось, что это был молодой стрелок, только впервые, как и мы, вылетевший на боевую операцию. А мы с Сашей вели себя необдуманно — «горбатые» не любили, когда кто-нибудь заходил им в хвост.
Штурмовики снова скрылись в дыму. Они теперь были низко над городом. Мы оторвались от них. Мой и Сашин самолеты вырвались из дыма. Я увидел под собой железнодорожную станцию, серебристые нити путей, составы, дымящие паровозы и похожие на какие-то фантастические огненно-черные цветы разрывы бомб и реактивных снарядов. Это работали наши «горбатые».
Сколько стояло эшелонов и с каким грузом, я не успел рассмотреть. У меня еще не хватало навыка, и к тому же я боялся потерять группу, отстать от нее. Сделав второй заход над станцией, я увидел выходивших из атаки «горбатых». И невольно меня охватило восхищение: штурмовики уходили змейкой на бреющем полете.