Как-то после вывозных полётов в зону на высший пилотаж, когда Гроховский получил отличные оценки за злополучные правые виражи, он откровенно рассказал инструктору о своих прежних полётах в зону с Дубенским и о том, чем они закончились.
— Правые виражи труднее даются, — объяснил Лунин. — Так уж устроен человек, что ему легче или, во всяком случае, проще и естественнее повороты влево. Ваш Дубенский не пожелал считаться с этим. Но основное, по-моему, в другом. Раньше ведь как в школах учили летать? По первобытному принципу — если, мол, природа вдохнула в курсанта «лётные качества», то он сразу будет летать… Как некоторые умники «обучали» плаванию: столкнут человека в воду и смотрят — если он не тонет, значит толк будет… Это уже много позднее поняли, что «лётные качества» есть в каждом физически здоровом и грамотном человеке; надо только правильно их развивать!
* * *
…Дни стояли солнечные и безветренные. Степь дышала зноем и гудела мошкарой и шмелями, которых не отпугивали ни запах бензина, ни шум моторов на земле и в воздухе. Когда выключали мотор какого-либо самолёта для заправки горючим, курсанты, наскоро протирая винт и капот, с удивлением рассматривали на них бесчисленных насекомых, расплющенных мощной струёй воздуха. Но скоро они перестали обращать на это внимание, потому что привыкать нужно было ко многому: к жаре, к большой физической нагрузке на организм, к тому, что на земле всё приходилось делать быстро, а в воздухе — делать всё спокойно, без спешки, как говорит одна умная латинская пословица, торопиться медленно.
Быстрый темп аэродромной жизни, сложность управления самолётом, шум и жара — всё это на первых порах утомляло курсантов и инструкторов.
Прошло не меньше четырёх-пяти дней, пока всё утряслось: инструктора перестали покрикивать на курсантов, старшины групп научились «на ходу» оценивать обстановку, быстро ориентировались, регулировали очерёдность, а вывозные полёты уже не только утомляли, но наряду с огорчениями стали доставлять маленькие и большие радости.
Теперь на аэродроме стало как бы тише, у курсантов появились свободные минуты между полётами, о чём они не смели мечтать в первые день-два, можно было покурить в квадрате, перекинуться с приятелем весёлым словечком, внимательно продумать ошибки, ещё и ещё раз прочесть нужные места в инструкции по технике пилотирования и, уже не торопясь, красивым почерком записать в свою рабочую книжку замечания инструктора и задание на следующий полёт.
Наконец настал и самый знаменательный день в жизни тех, кто посвятил себя лётному искусству…
…Каждому из нас хорошо известно, что такое осуществлённая мечта! Иногда в эти два слова умещаются всего год-два исканий и человек, не постарев ни на сединку, становится безраздельным хозяином своей мечты.
Но бывает и так, что успех приходит далеко не сразу и путь к нему похож на барограмму полёта в жестокую болтанку. Таким был путь и лётчика Гроховского. Но как бы ни было трудно, нельзя оставлять своей цели и падать духом.
Может быть, не такими словами думал обо всём этом Гроховский в этот солнечный и незабываемый для него день, быть может, он тогда больше внимания уделял полосатому конусу указателя ветра и продумывал расчёт на посадку. Скорей всего это так и было. Но он крепко верил в свою мечту и честно сделал всё, что мог, для её осуществления.
Вот почему, хотя и волнуясь, он всё же воспринял как заслуженное им слова командира, только что проверившего его в воздухе:
— Самостоятельный вылет вам разрешаю.
Когда командир вылез из самолёта, поднялось радостное оживление. Товарищи принесли мешок с песком и привязывали его к заднему сидению, чтобы сохранить центровку самолёта в воздухе. Урывками они успевали бросить счастливцу взволнованные фразы:
— Ни пуха, ни пера…
— Расчётик уточни: боковичок дует, — советовал один.
— Да ну, разве это боковичок?! Еле дышит… — успокаивал другой.
— Руку подымай повыше, когда старт просить будешь: сам ведь летишь!
— Точно, голосуй за ташкентское небо!
Остальные товарищи стояли в стороне и мимикой и знаками, всем своим видом старались показать, что они от души желают ему успеха.
Только командир эскадрильи и инструктор держались независимо, на их лицах было написано такое спокойствие и почти равнодушие, будто они не присутствовали при этом, хотя и обыкновенном в общем «мировом» масштабе, но всегда торжественном и радостном рождении лётчика.