– Упороться! – говорила восторженно Кира, которая до сих пор никуда от нас не съехала. Узнав, что Кей из НК – мой парень, она пришла в восторг и тут же потребовала, чтобы я достала ей автограф. А еще лучше – чтобы организовала встречу, не только с Кеем, но и со всей группой, потому как они – «свои в доску парни».
– Чудесно, просто чудесно, – вторил ей с восхищением в голосе Томас, тот еще любитель не только современного авангарда, но и тяжелого рока, психоделики и индастриала – на последнее его подсадил Кей, который, как я понимала, постепенно вносил в звучание группы и этот стиль.
Не восхищались только Леша и Эдгар.
Первый внимал веселью, которое происходило на сцене берлинского клуба, с брезгливым недоумением интеллигентного человека, зашедшего в кафе пообедать и увидевшего, что посетители едят с пола. И лишь в конце он сказал, как бы успокаивая себя:
– Зато обеспеченный.
А вот старший брат как не любил Кея, так и продолжал не любить дальше. Он смотрел на него, как на врага народа, и только что глаза не закатывал.
– А чего у Антона клыков нету? – поинтересовалась Нелька, с восторгом глядя на музыкантов, скачущих по сцене. Берлинская публика воспринимала их на удивление тепло.
– А как он тебе петь будет? – поинтересовалась Кира, которую мы с легкой руки сестренки начали звать Кирюха или Кирюша. – Шепеляво?
Нелли захихикала.
– А мне нравятся рога зятька, – заявил Алексей, скрестив руки на груди. – Так сказать, предвосхищает поступки Катьки, – и он подмигнул мне. Дядя считал, что постоянные отношения – это дико скучно. И даже очередная брошенная им дамочка, которая едва не сломала нам дверь, его в этом не переубедила.
– Если ты не знаешь, что такое верность, не стоит свою точку зрения перекладывать на других, – заявил тотчас Томас.
– Можно сказать, ты у нас моногамный, – хмыкнул его младший брат.
– Слова-то какие выучил, посмотрите-ка!
– Вообще-то, я интеллектуально подкованный, – заявил дядя.
– О! Если таких, как ты, теперь называют интеллектуально подкованными, то мне жалко человечество, – жалостливо сказал папа, искренне считающий, что современная культура держится на плечах таких, как он, борцов за искусство.
– Себя пожалей, – не остался в долгу Леша. – А еще лучше нас.
И они принялись спорить, мешая мне смотреть концерт дальше. Нет, фанаткой музыки «На краю» я не стала, но разве это мешает мне любить Антона и уважать дело его жизни?
Нет.
Конечно, мне бы хотелось видеть его с гитарой в руках, сидящего на высоком стуле перед микрофоном и исполняющего баллады о любви – голос у Антона потрясающий, как ни крути. Однако я уважала его предпочтения и его музыку, хоть она и была мне чуждой. И я уважала в нем то, с какой страстью, с какой работоспособностью он занимается любимым делом. Как отдается ему. И каких успехов достиг. Наверное, это было у меня от папы – я считала творческие профессии ничем не хуже остальных, и всегда по-особенному относилась к людям искусства. Антон и его парни создавали музыку, которую любило большое количество человек. И это было нереально здорово!
Я скучала по нему. Скучала безумно, до слез, и иногда, признаюсь, тихо плакала в подушку, чтобы никто не видел. Однако Антон обещал прилететь в начале декабря, и я отсчитывала дни до нашей встречи.
Первого ноября – у Антона был день рождения. В этот же день у него было выступление – то самое, что сейчас мы всей семьей смотрели по Интернету. И, наверное, именно тогда расстояние сильнее всего ударило по мне – от острого осознания: Антон так далеко, что я даже не имею возможности поздравить его с праздником. Кроме того, из-за его занятости в этот день мы смогли лишь поговорить по телефону: я поздравила его и выразила искреннюю надежду, что мой подарок понравится ему. Антон сказал, что ему понравится абсолютно все – если этого касались мои руки.