Эдверт едва заметно вздохнула:
— Наверное.
— Но и сами пари заключите, — продолжал Дрейк. — Положитесь на свою интуицию. Нет ничего противозаконного в том, чтобы поставить на герцогиню. Она — явная фаворитка. Ни в деньгах, ни в ставках в принципе не может быть ничего противозаконного. Деньги — слишком серьезная штука для того, чтобы примешивать к ним сантименты и дружеское расположение к тому или другому человеку.
Эдверт, похоже, не утешилась.
— Ладно, — обреченно проговорила она и умоляюще глянула на Майджстраля. — А с кем же пари заключить?
— Времени осталось мало. Вам придется сделать ставку на тотализаторе, и тогда вы не получите большого выигрыша, как если бы заключили с кем-то личное пари. Если хотите, я сделаю ставку за вас.
— Понятно. Спасибо, мистер Майджстраль.
Дрейк взял у Эдверт деньги и подошел к букмекерской будке. Там он уплатил за ставки Эдверт, сам поставил на герцогиню и вернулся к столику. За время его отсутствия принесли напитки, и Эдверт уже успела выглушить полбокала. Майджстраль отдал ей закодированные билеты тотализатора и пригубил напиток.
Эдверт не спускала глаз с Роберты, которая потихоньку разминалась, закончив беседу с Киоко Асперсон.
— Я ей так завидую, — вырвалось у Эдверт. — У нее столько преимуществ.
Майджстраль посмотрел в сторону герцогини:
— Вы находите, что она достойна зависти? Я так не думаю.
Эдверт удивилась:
— А как же? У нее и деньги, и талант, она и красивая, и умная. И благородная. Так у нее еще и «Эльтдаунское Крылышко». — Эдверт вздохнула. — И доходы, и страховка.
Майджстраль улыбнулся.
— И страховка. Все верно. — Майджстраль постучал по столу кончиками пальцев. — Она — глава древнего и весьма аристократического имперского рода, а в таких семьях уделяют большое внимание воспитанию. С детства ее милости непрерывно внушали, какой она должна быть, какие на нее возлагаются надежды. Дрессура жесткая, бескомпромиссная. И начинают ее тогда, когда ребенок еще и не догадывается, что его дрессируют, да и не кончается она до самой смерти! Ее милости выпало не так уж много радостей и развлечений — семья об этом позаботилась. Дрессура должна добиться одного из трех: превратить ее в герцогиню, сломить ее либо вынудить взбунтоваться. Но она слишком сильна, чтобы ее могли сломить и слишком ответственна, чтобы взбунтоваться. У нее пять-шесть сестер и братьев, но наследницей избрали Роберту, а не кого-то из них. Ее милость являет собой успешно произведенный продукт обучения в очень трудной школе, но завидовать ей совершенно нечего. — Майджстраль повертел на пальце перстень с бриллиантом. — Мне-то ее откровенно жаль.
Эдверт воззрилась на него с холодным восторгом:
— А ведь у вас тоже древний титул, верно?
Майджстраль кивнул:
— Верно. Но я такой судьбы избежал. Мне не досталось ни денег, ни недвижимости. Стало быть, и никакой ответственности. — Он лениво пожал плечами и улыбнулся. — Но все равно приходится сталкиваться с кое-какими запретами, даже в Созвездии. Мне, например, нельзя посвятить себя некоторым профессиям, если я хочу сохранить уважение в определенных кругах. Счастье еще, что мне дозволено красть, — улыбнулся он, — а то пришлось бы стать пьяницей или охотником за приданым, а подобные занятия скучны, да и не в моем характере. Однако какой бы выбор я для себя ни сделал, — Майджстраль кивнул в сторону Роберты, — все равно мне не пришлось бы пережить того, с чем в скором времени столкнется ее милость.
Эдверт устремила взгляд на Роберту:
— Это с чем же?
— Думаю, ей придется бросить гонки. Здесь это дозволено потому, что ее имя у всех на устах и победа в соревнованиях прибавляет блеска ее дебюту в высшем свете, но потом гонки станут не нужны. — Майджстраль нахмурился, поудобнее устроился на стуле и продолжил объяснения: — Видите ли, главная цель дебюта состоит в том, чтобы показать готовность к заключению брака. За пару лет семейство подыщет ее милости партию, а потом она десять лет только тем и будет заниматься, что производить на свет маленьких аристократов, один из которых, пройдя, как и она в свое время, школу дрессуры, станет достойным роли наследника титула, и капитала, и «Крылышка», и всего остального. И беременеть ей придется по-настоящему — в древних родах о пробирочных детях и слышать не хотят. Ну а потом у нее уйдут годы на воспитание и образование детей, и только тогда, когда они подрастут, она сумеет немного передохнуть. И ей позволят превратиться в циничную старушку, отпускающую на вечеринках ехидные замечания. Но тогда она станет всего-навсего портретом в фамильной галерее, и на замечания ее никто не станет обращать внимания. От такого многие бы запили или стали бы тиранить детей, но, думаю, ее милость слишком благородна для этого.
Эдверт с тоской посмотрела на герцогиню. Она подняла руку к шее, и все ее колечки ярко сверкнули.
— Послушаешь вас, все так грустно получается, — проговорила она.
— А так оно и есть. Она никогда не узнает, что это такое: самостоятельно делать выбор. Она же не Жемчужница, которая живет как хочет.
— Но она герцогиня. У нее полно денег и, значит, куча возможностей. Разве она не может взять и послать куда подальше все, про что вы рассказывали?
— То есть взбунтоваться? Не исключено, конечно. — Майджстраль задумался. — Но тут сказывается тренаж. «Долг, Долг, Долг!» — звенит у нее в ушах с тех самых пор, как она себя помнит. А трудно перестать слушать этот припевчик, особенно когда больше ничего не слышал. Нет, наверное, она могла бы взбунтоваться. Для этого нужна сила воли, а воли ее милости не занимать. — Он пристально посмотрел на Роберту. — Но все равно вряд ли, — заключил он. — А то я бы уже заметил у нее такую склонность.
Эдверт опустила глаза.
— Я не думала, что все так, — пробормотала она.
— Откуда вам знать про это? Радуйтесь, что вам такая доля не выпала. Вы имеете возможность выбирать.
— Да, — храбро улыбнулась Эдверт. — Как со ставками, верно?
— Да. Со ставками. Как бы ни закончились соревнования, вы все равно выиграете. Либо ваша собственная ставка, либо ставка Жемчужницы.
Запели фанфары. Появились Жрецы Игры, облаченные в широченные мантии и вооруженные дымящими кадильницами, украшенными драгоценными камнями. Шесть участников гонок, одетые в разноцветные костюмы, приняли Позу Уважения и Смирения. К всеобщей радости, дымок благовоний рассеял остатки амбре, распространенного лордом Квльпом.
Майджстраль склонился к столу и положил подбородок на сжатую в кулак руку. Состязание обещало быть интересным, и ему очень хотелось узнать, не ошибся ли он в своих догадках и суждениях.
Особенно — в суждениях о Роберте.
5
Аромат благовоний щекотал ноздри Майджстраля. Жрецы, призвавшие в помощь себе и гонщикам все Активные и Пассивные Добродетели, завершили песнопение на Высокопарном Хозалихском и заняли места за судейским столиком. Гонки, получившие, таким образом, религиозный оттенок, вот-вот должны были начаться.
Участники, разбившись на пары, стояли под навесом перед выходом на гоночное поле. Жемчужница и Роберта, как две явные фаворитки, стояли в третьей, последней паре. Гонщики первой пары нервно разминались.
Парящее в воздухе голографическое табло отсчитывало последние секунды перед стартом. Три. Две. Одна. Старт.
Прозвучал гонг. Первая пара спортсменов бросилась на поле. Жрецы умолкли.
— Приветик, Киоко! Можно к тебе?
— Грегор! Садись, конечно.
— Я тебе не мешаю работать?
— Да нет, что ты! Я просто записываю репортаж о гонках. Что-то я тебя с утра не видела.
Грегор выразительно похлопал себя по животу:
— Изжога замучила. Наверное, переел жареного флета.
— Ой, бедняжка. Надеюсь, теперь ты в порядке?
— Здоров как бык, — ухмыльнулся Грегор. — Интересненько, и кто же сорвет приз?
Гравитационные каналы на гоночном поле были отключены, поэтому участники мчались по стартовой прямой, словно пушечные ядра. Вот они согнулись, перевернулись и выпрямились во весь рост на первом повороте.