– Да, – раздалось где-то внутри, – я ведь так мало знаю о счастье…
В следующий миг моему взору открылась огромная мусорная свалка, в которой ковырялся бомж. Лицо его сияло неземным счастьем. И хотя от бомжа за версту отдавало запахом запущенного мужчины, я все же уверенно подошла к нему.
– Ого, какие барышни здесь гуляют! – воскликнул бомж и тут же почтительно и, как мне показалось, несколько театрально шаркнул ножкой: – Гриша, к вашим услугам!
Гриша был одет довольно странно: поверх видавшего виды спортивного костюма с пузырями на коленях и надписью на груди boss накинут серый пиджак с насквозь протертыми локтями. Обут он в фиолетовые пляжные шлепанцы, которые, как ни странно, были в тон дырявым носкам. Завершал наряд непонятного вида головной убор, который Гриша при виде моей персоны поспешил снять.
– Ну как ваши мечты, Гриша? – спросила я его, немного растерявшись.
– Они сбываются, милая барышня, – последовал ответ. – Хотите чуть черствых пирожных? Нет, вы не отравитесь, уверяю вас. Их кондитерша делала специально для себя, но, встретившись с подругой детства, внезапно, как это бывает почти у всех женщин, решила худеть. И все добро разом выбросила. Не пропадать же ему? Вы я вижу, милая дамочка, сладкое уважаете и за фигурой не следите. И правильно! С вашей родословной можно себе и не такое позволить! И не такое!
Мы с Саэлем зашлись в смехе.
В следующую минуту я раскачивалась на трехногом поцарапанном стуле, ела твердые ванильные пирожные и внимательно слушала чудака Гришу. Сзади меня была большая свалка, по которой лениво ходили вороны, впереди – заросшее ромашковое поле, абсолютно дикое, казалось, что здесь никогда не ступала нога человека.
– Я, милая барышня, – говорил мне Гриша, – последний претендент в рай. Самый-самый распоследний. Первых в подлунном мире, как вы понимаете, уже давно нет.
– А второй кто? – улыбнулась заинтригованная я.
– Вторых много. Это почти все, кто живет в современных многолюдных общежитиях и просто бараках и тяготится этим. У них другая ступень цивилизации, там не слышно Шопена и Вивальди, вместо них гортанные звуки.
Они – самые несчастные, потому что всегда на виду. Они не могут по-настоящему ни молиться, ни мечтать. Вся их жизнь проходит в большой человеческой свалке.
Им некуда даже мысли положить. Не смотрите на меня так, будто не знаете, куда люди кладут мысли? В тишину, понятное дело, в тишину. Там они, родимые, как арбузы на солнце, дозревают и идут в дело уже годными к применению. А то, представляете, приходит человек домой – в общежитие, усталый, и хочется ему почитать что-нибудь душеспасительное, того же Монтеня, а рядом в соседней комнате играет музыка низких частот. Тум-тум-тум. Тум-тум-тум. Какое тут может быть чтение? В краю, в который я не желаю никому попасть, даже на короткое время, эта музыка называется топотно-копытной.
Она пробуждает в человеке не высокие чувства, а совсем даже наоборот. Но если бы она только их рождала. Она еще и программирует человека на определенные действия. Заставляет запоминать ее частоты, и потом, когда несчастный не слышит ее какое-то время, он, страшно сказать, скучает по ней, а как только до его слуха донесется нечто подобное, то он уже всей душой внимает этому, бежит к своим низким частотам, как верный пес к хозяину.
…Общежития мешают прикоснуться к вечности. Вот поэтому люди, у которых хоть малая толика благородства, всеми силами стремятся к тишине и покою, а умные еще и к одиночеству. Оно, родимое, шлифует человеческие натуры, да и как! Еще хочу вам сказать, что за время, которое мы вынужденно проводим в электричках и на вокзалах, в очередях и на собраниях, нам прощается многое, хотя порой мы чувствуем себя после этого неважно.
Третьими в рай попадут матери, которые от детей не получают весточек. О, это самый тяжелый вид наказания! Хуже смерти, уверяю вас. Чувство неизвестности – тяжелейшее чувство. Оно дается нам для смирения, часто по наследству… Вам многое предстоит познать на опыте.
А после них в рай обязательно пойдут все потерявшие когда-то любимых. Все-все. Не плачьте, ну-ка немедленно вытрите слезы! Они вам совершенно не к лицу!
Вы кушайте пирожные, кушайте. И, прошу вас, не стесняйтесь. Кстати, вы любите сок, срок годности которого не так давно истек? Он, послушайте старого дурня, довольно полезен. Такие соки организм не засоряют, а как раз наоборот – выводят из него разные засорения.
Мне нравится, как вы едите, смотреть на жующую женщину – одно из редких удовольствий умного человека – это почти то же, что видеть, как, например, горит новый пятиэтажный дом. Завораживающее зрелище! Видел недавно – пылал огромный особняк. Невероятно высокие лепные потолки, люстры стоимостью двадцатилетней зарплаты учителя высшей категории… широкие подоконники с грядками прохладных фиалок всех оттенков радуги уходили навсегда…