Я ТАК БЛАГОДАРНА за осенние каникулы, что могу расплакаться. Мне не только не придется сталкиваться с Дрю во время занятий, но еще и нужно уехать. Впервые за несколько лет, моя мама - это гавань, в которую я хочу убежать как можно быстрее.
Еще лучше то, что во время этого визита мне не придется видеться с Терренсом. В прошлом месяце, когда мама озвучила свои мысли против продажи дома ее детства, Терренс взбесился, сказав ей, что она не имеет никакого права убивать их мечтания из-за своей трусости. Мама осознала, что это не было ее мечтой, а скорее его. Через две недели старина Терренс уехал на Багамские острова с грумером (занимается стрижкой и гигиеной домашних животных – прим.пер.) своего чау-чау.
Обед на День Благодарения проходит в унылом настроении. Мама часто приглашает людей провести с нами этот праздник, просто друзей-одиночек, которые не могут отпраздновать его дома со своими собственными семьями. Когда я была младше, то была против этого, потому что не хотела делиться ею с другими людьми. Не из-за того, что видела свою работающую маму лишь во время ужина.
Когда я стала старше, я постепенно начала ценить звук смеха и интересных бесед во время тех праздников. К сожалению, в этом году моя мама не пригласила никого. Я знаю, что это из-за того, что они начали бы спрашивать о Терренсе, а разрыв еще слишком свеж для нее. Я сочувствую ей. Очень. Вот только предпочитаю чем-то отвлечься. Сейчас здесь только я и мама. И пустой тихий дом.
Мы вместе готовим, и я пытаюсь найти какую-то отвлеченную тему для беседы. Обычно это не является проблемой, но с тех пор, как все, что я хочу делать, это свернуться в кровати и плакать, мне сложно свободно общаться с людьми.
Моя мама заполняет пустоту, разговаривая на разнообразные темы. Говорит о своей практике. О ее подруге Сильвии, которая думает, что у нее может быть булимия. О новом увлажняющем креме, который мама купила и влюбилась по уши. И все хорошо. Вот еще бы эта болезненная, огромная дыра во мне заполнялась по мере того, как я откусываю еду, а не наоборот увеличивалась еще сильнее. Если бы только я могла ощутить тепло вместо холода. Мои стены больше не могут выдержать натиска. Я могу взорваться в любой момент. Прямо на шикарный турецкий ковер моей мамы.
Десерт, как всегда, мама подает в гостиной, пока в старом камине горит огонь, а мы сидим на диване типа Честер, который мама в прошлом году обила новым кремовым льном. Когда мама безумствовала, устраивая дома ремонт, то заменила дровяной камин на газовый, и хотя пламя танцует, выглядя довольно живо, я все равно скучаю по запаху горящего дерева.
В доме Дрю камин на дровах. Я представляю его перед ним, как он поправляет полена и подготавливая растопку. Там ли он сейчас? Может он с Греем? Боже, я надеюсь на это. Сама идея, что Дрю может быть в одиночестве, вызывает в моем сердце физическую боль. Я откусываю супер большой кусок чизкейка и стараюсь не подавиться им.
- Что с тобой происходит, Анна?
Я почти подпрыгиваю на месте. Я и не заметила, что мама пристально наблюдала за мной. Хотя мне не следует этому удивляться. Даже притом, что она постоянно делает вид, будто ее ничего не волнует, по факту, она все замечает.
Я провожу зубчиками вилки по блестящей поверхности чизкейка. Я могла бы увильнуть от нежелательного внимания, но в случае общения с мамой, проще сказать правду. Это схоже со срыванием пластыря одним рывком.
- Я кое с кем рассталась.
- Мне жаль это слышать, дорогая.
Моя вилка оставляет глубокие борозды на торте.
- Все зашло не слишком далеко. Мы на самом деле не подходили друг другу, - боже, ложь душит меня. Меня вот-вот вывернет съеденным мною в этот праздничный день обедом прямо здесь, на пол гостиной. Глубоко вдыхая, произношу. - Но думаю, я ранила его и сожалею об этом, - возможно, я непоправимо ранила и себя саму, но мы сейчас говорим не обо этом.
Мама мудро молчит, а затем встает и идет готовить для меня чашечку эспрессо. Это предоставляет мне достаточно времени, чтобы выровнять мое сбившееся дыхание и унять дрожь губ. Когда она возвращается, я спокойна.
- С дополнительными сливками наверху, - говорит она, ставя передо мной на стол крошечную белую чашку.
- Спасибо, - богатый, глубокий аромат эспрессо дарит мне такой необходимый комфорт.
- Мам, - говорю я, сделав долгожданный глоток, - ты думала, мой отец был... именно тем? Ну, знаешь, когда ты впервые его повстречала?
Как обычно, упоминание о моем отце вызывает у мамы бледность и прохладное выражение лица. Она делает глоток своего кофе.
- Тяжелая правда?
С тех пор, как я была ребенком, она всегда спрашивала меня, хочу ли я получить суровый вариант или смягченный. Меня огорчает осознание, как часто я просила легкую версию истины. Но не сегодня.
- Говори как есть, - отвечаю я.
- Вообще нет, - говорит моя мама, вздыхая.
Я сажусь прямо.
- Тогда почему ты вышла за него замуж?
Она проводит рукой по своим идеально уложенным волосам - настоящий признак ее стресса; она бы никогда не рисковала испортить свою прическу.
- Потому что я хотела, чтобы он был именно тем. И возможно... - она слегка пожимает плечами, ее темные волосы скользят на спину. - Возможно, если бы он остался, то мог бы им быть.
Вкус кофе становится горьким у меня во рту. Я отставляю свою чашку и подгибаю под себя ноги.
- Но если бы он был именно тем, он должен был бы остаться. И ты бы знала, что он тот с самого начала. Верно? То есть было бы ощущение, что все идеально, - это глупый аргумент, но сама идея того, что мой отец мог бы стать истиной любовью моей мамы, сбивает с толку.
Мамин легкий смех наполняет комнату.
- Ты думаешь, любовь не требует, чтобы над ней работали? Думаешь, ее не нужно взращивать? - ее волосы покачаются, когда мама мотает головой. - Конечно же, это не так.
Я снова откидываюсь на подушки, дуясь.
- Честно, мам? Я шокирована тем, что ты все еще веришь в любовь.
- Почему? - ее глаза прищуриваются до узких щелочек.
- Потому что, ты... - я расстроено вздыхаю. Я не хочу ее ранить, но мой безумный рот уже извергает слова. Сейчас я не могу уже забрать их обратно. - Все эти парни... - я смолкаю, отводя взгляд. Жар от мерцающего огня стягивает кожу на моих щеках.
Моя мама смотрит на меня, прожигая мою кожу взглядом.
- Потому что я терплю неудачи в любви?
Я тупо киваю. И она пьет свой кофе, тоже глядя на огонь. Дзиньканье ее чашки о блюдце прерывает наше молчание.
- Почему ты думаешь, я продолжаю пытаться, Анна? - грусть подавляет ее мягкий голос.
И когда я осмеливаюсь взглянуть на нее, то вижу, что морщинки вокруг ее глаз углубились.
- Нет, я не нашла свою любовь, - говорит она. - Не ту, что длилась бы по сей день. Пока что нет. Но она существует. И мне больно думать, что из-за моих ошибок и промедления, ты стала такой циничной.
Все мое лицо заливается жаром и покалывает от сильного желания заплакать. Чертов ад, никогда не плакала так много за всю свою жизнь, как за последние несколько недель. Ненавижу это. Ненавижу тот огромный ком сожаления и отвращения, что поселился у меня в животе. Притягивая колени к груди, я обнимаю сама себя. Однако, мне по-прежнему холодно, я не ощущаю опоры под ногами, словно утратила что-то важное.
Голос моей мамы становится резким.
- Мне ненавистно говорить тебе это, но сейчас ты напоминаешь мне своего отца.
Это словно удар в живот. Я резко выдыхаю.
- Это низко. И несправедливо. Я не похожа на него ни в чем. Ни в чем, - я так сильно старалась быть не похожей на них обоих.
Она поджимает губы и приподымает брови. Мама знает, что буквально повалила меня на колени. Я расплачиваюсь за то, что сказала ей. Даже если она не признается в этом.
- Ну, - говорит она, - он тоже сдался, когда все стало сложным. Он никогда не хотел даже попытаться. Всегда выбирал простой путь.
- Если ты думаешь, что я ищу простых путей, - цежу я, - то ты ошибаешься.