Ярость и горе борются друг с другом за первое место в моей душе.
И по мере того, как все его заявления встают на свои места в моем мозгу, любое замешательство, которое у меня когда-либо было, исчезает, ясность преодолевает все чувства. Теперь я понимаю, почему мой отец никогда не обращал внимания на Джона.
Почему у Джона черные волосы и темные черты лица, так похожие на черты нашей матери, но также очень похожие на Джеймса.
Неверие проносится сквозь меня, шепчущий вопрос танцует в моем мозгу.
Мой отец снова поворачивается к Джеймсу, приставляет ствол револьвера к его голове и щелкает предохранителем.
— Последние слова, Крюк?
— Дурной тон, Питер, — бурчит Джеймс. — Не совсем честный бой.
Он смотрит мимо моего отца, устремив на меня свои мутные глаза. Он облизывает губы, кровь капает из уголка его рта.
— Не говори этого, — шиплю я, мой желудок скручивается до разрыва. — Не смей этого говорить.
Он улыбается, и, клянусь Богом, от этого зрелища мне хочется умереть.
— Самое великое, что я сделал в своей жизни, — это полюбил тебя, Венди, дорогая.
Мое сердце трещит в груди, агония прорывается сквозь меня так глубоко, что пронзает мою душу. Из моего горла вырывается гортанный всхлип, заставляя отца обернуться. Я яростно бьюсь всем телом о руки Тины, моя голова снова врезается в ее череп, ее хватка ослабевает.
Вырываясь, я спотыкаюсь о землю, поднимаюсь на руки и колени и ползу к телу Старки, протягивая руку в тот же момент, когда Тина хватает меня за лодыжку.
Она была быстра.
Но недостаточно.
Я извиваюсь в ее руках, поднимаю револьвер к ее лицу и, не раздумывая, стреляю.
Кровь вытекает из боковой части ее головы, мой живот вздымается, когда она брызгает мне на ноги, ее безжизненное тело падает назад и разбивается об пол.
Я вытираю рот тыльной стороной ладони, медленно встаю, фокусируя взгляд на том месте, где мой отец держит Джеймса на коленях.
Они оба смотрят на меня, застыв с расширенными глазами.
Слезы текут по моему лицу, осколки сердца пронзают мою плоть, когда я поднимаю трясущиеся руки, направляя пистолет на отца.
— Так не должно было случиться, — шепчу я.
— Венди, — говорит Джеймс, его голос самый сильный за всю ночь. — Прекрати это.
— Мама правда погибла в автокатастрофе? — спрашиваю я, мой палец загибается вокруг спускового крючка.
— Маленькая Те...
— Правда?! — кричу я, мое горло царапается от силы моего крика.
Лицо моего отца опускается, все притворство исчезает, в его глазах появляется пустота.
— Нет.
— А Джон? — я продолжаю, хотя страдание раскалывает меня пополам.
Его подбородок поднимается.
— Джон не мой сын. Он ублюдок, и живое воплощение неуважения твоей матери.
Мое лицо искажается, правда становится мучительной, пробивая себе путь через центр моей груди. Я глубоко дышу, приветствуя боль, позволяя ей подпитывать меня.
Я смотрю на Джеймса, потом снова на отца. Мои руки дрожат так сильно, что я удивляюсь, как я вообще могу их держать. Но я стискиваю зубы и пробиваюсь сквозь дрожь.
— Не заставляй меня делать это, — мой голос застревает на истерзанных краях горла.
Мой отец усмехается, но его глаза нервно перемещаются между оружием и моим лицом.
— Венди, не смеши меня. Я твой отец.
Я делаю медленные шаги вперед.
— Венди, — голос Джеймса резок. Его взгляд широк и открыт, в глазах решительное принятие. — Все в порядке, дорогая, — мурлычет он. — Опусти пистолет.
Слезы затуманивают мое зрение, боль опустошает мою душу, но я делаю то, что он говорит, опускаю оружие.
Плечи моего отца расслабляются, его брови втягиваются.
— Мне жаль, что все так получилось, Маленькая Тень. Но со временем ты поймешь, что это было к лучшему.
Он разворачивается, приставляя револьвер к голове Джеймса. Джеймс закрывает глаза, как будто готов и желает принять свою судьбу.
Но я не готова.
— Папа? — я поднимаю револьвер и направляю на него. — Мне тоже жаль.
А потом я нажимаю на курок.
Мое тело падает на землю перед его телом, тяжелые рыдания прорываются сквозь меня, и я заваливаюсь, мучаясь от того, что я только что сделала, больше, чем я могу вынести. Мои руки обхватывают живот, тошнота заставляет мою кожу потеть, а тело — нагреваться, и я извергаюсь, рвота поднимается по пищеводу и выливается изо рта на пол.
Мое горло горит, душа разбита, глаза так опухли, что я едва вижу.
Мягкие прикосновения ласкают мою спину, а затем меня тянут на колени, губы Джеймса спускаются вниз и прижимаются к моему лицу.
— Шшш, дорогая. Все хорошо. Все будет хорошо.
Его объятия шаткие и слабые, но они есть.
И сейчас это именно то, что мне нужно.
47.ВЕНДИ
Прошла неделя с тех пор, как я убила, и горе тяжелым грузом лежит на моей душе.
Я не уверена, что когда-нибудь наступит время, когда этого не будет, но я не жалею о том, что сделала. Я оплакивала своего отца задолго до этого, и если бы мне пришлось делать все заново, мы были бы там, где мы сейчас.
На его поминальной службе, сидя в первом ряду, с сотнями людей позади нас.
Слезы, которые текут по моему лицу, настоящие, я вспоминаю отца, который приносил мне жёлуди и всегда желал спокойной ночи. Но в конце концов этого человека не стало, и я молюсь, что помогла его душе обрести покой. Потому что он не нашел его здесь.
Я не знаю, как все было скрыто, да и не хочу знать. Но для всего остального мира Питер Майклз был убит преступником низкого уровня по имени Сэмми Антонис, тайным ребенком покойного сенатора Барри, известного в преступном мире как Крок.
Джеймс каким-то образом вывел нас из пещеры Каннибала, найдя близнецов привязанными к деревьям, разбитыми и в синяках, но живыми.
К тому времени, как мы вернулись в Тигровую лилию, Джеймс уже не приходил в сознание. Кёрли встретили нас там со своим штатным врачом, и хотя я кричала до хрипоты, чтобы его отвезли в больницу, они отказались.
Слишком много вопросов и слишком много свидетелей.
Сорок семь швов, несколько пакетов крови и неделя отдыха, и вы никогда не узнаете, что он был так близок к смерти.
Мне, с другой стороны, пришлось смириться с тем, что моя душа теперь окрашена в красный цвет. Это тяжелое клеймо, но я буду носить его с гордостью.
Джеймс говорит, что иногда настоящая любовь требует жертв. Что ж, я готова пожертвовать своей душой тысячу раз, лишь бы остаться с ним.