Чеслав постарался отогнать мысль, что никуда они не выйдут.
— Почему «урод»? — вернул он Марко к интересующей его теме.
— Потому что всех женщин и девушек без мужчин пытался трахнуть, одну ударил сильно. Потом перевозчик пригрозил ему, что высадит, и он притих. А здесь, видать, опять за старое. Мы видели, как она шла, а он пристроился и пошёл рядом… а потом схватил за руку и втянул в тупик между теми развалюхами. Я хотел позвать кого-нибудь, но Стефан сказал, что… поздно уже. Мы спрятались и ждали. А когда эта тётка напилась и свалила, я его добил. Ну и… а чего крови зря пропадать? Стефан и сделал-то всего несколько глотков. Больше перемазался. А тут слышу, упырьловы ботами громыхают. Вот я и…
— Исполосовал несчастного до неузнаваемости и попытался скрыть следы клыков… — закончил за него Чеслав.
— Людей за убийства заживо не сжигают, — прошептал Марко, откидывая голову на стену и блаженно опуская веки.
У Чеслава свело скулы и начали подрагивать пальцы. То ли от осознания, насколько прав этот мальчишка, ласково поглаживающий сейчас по спине присосавшегося к нему сонной пиявкой младшего брата-упырёныша — может быть, единственного в мире вампира без метки Зверя (Чеслав очень надеялся, что единственного, потому что иначе инквизиционному блоку придётся непросто). То ли от мучительного желания пересесть поближе и пересадить кажущегося сейчас таким расслабленным и безобидным пятилетнего кровососа на собственные колени, прижать его рот к собственным, пульсирующим кровью вальвулам.
— Я проверю твои слова, — произнёс он и отвёл от мальчишек взгляд.
— Зачем? — без особого интереса спросил Марко.
— Чтобы понять, действительно ли нужно искать суку, которая заражает в нашем городе людей.
— А… — парень вяло ухмыльнулся уголком губ, но улыбка почти тут же сползла с его лица. — Он никогда никого не кусал, инквизитор. У него ещё и клыки не сформировались толком. Яда нет… одна слюна. Глянь, если не веришь. Мы с… я… я всегда кормил его сам. Стеф не виноват, что нашу маму…
— Никто никогда не виноват, — оборвал его Чеслав, поднялся на ноги и принялся одеваться, стараясь не смотреть на них. — Всех кусают против воли.
Марко громко сглотнул.
— Ты можешь… можешь хотя бы сделать это безболезненно? Ему пять лет, инквизитор. Пожалуйста… И я никому не скажу, что ты тоже… кого-то кормишь.
Чеслав не ответил, застегнул последнюю пуговицу на сутане и, подойдя к двери, обернулся через плечо.
— Ты не спросил, что будет с тобой.
— А зачем? Без него всё равно не выживу. Ты же знаешь.
Чеслав кивнул. Логично.
И вспомнил:
— Ты сказал «мы». Ты кормишь его не один.
Дыхание Марко сбилось, и он опустил веки, будто пряча нахлынувшую боль.
— С Мирой. С сестрой. Кормили. Она… уже мертва, — сипло выдавил он.
Чеслав несколько секунд всматривался в его лицо. Кажется, мальчишка говорил правду.
— Не корми при посторонних… — бросил он напоследок и, открыв дверь, шагнул в коридор. — Мы пока не закончили.
5
Наверное, он всё понял ещё в тот момент, когда Марко Андрич произнёс «другая». Во всяком случае, замаскированные двумя глубокими рассечениями следы от вампирских клыков в паху трупа никакого удивления у него не вызвали. Следы трёх клыков: двух нижних и одного верхнего. Левого верхнего… Потому что правый он сам обломал ей двенадцать лет назад.
Нет, Чеслав не был ошарашен открытием. Он чувствовал лишь волнами накатывающую тошноту. Ему не показалось, она действительно была пьяна. Чудовище, которое он оберегал, защищал и кормил собственной кровью вот уже четверть века, чудовище, от которого он зависел и телом, и душой… опять нарушило их договорённости. Наплевало на его просьбы.
В голове пронеслись десятки кровавых картинок из прошлого. Он помнил лица всех её жертв. Их жертв. ЕГО жертв! Это он виноват! Он — инквизитор, безжалостно уничтожающий любого другого вампира, — не мог уничтожить её. Из-за его слабости, из-за его зависимости она всё ещё существовала. Время от времени ей надоедал его вкус, она начинала скучать… И тогда ему приходилось делать то, что сегодня сделал за него другой, — добивать жертву, не позволяя обратиться.
Он помнил каждое лицо. Семнадцатилетняя девочка, восхищённо глядящая в свод купола крохотной фермы, будто в полное звёзд небо. Неуклюжий увалень-монах, ещё пару часов назад так здорово игравший на свиристелке. Молодая женщина со странно испуганным взглядом, будто на неё совсем не подействовала ядовитая слюна. Родители шестилетнего Алексея Терехова, до самого конца блаженно державшиеся за руки. Отец. Его собственный отец…