Теперь уже только специалисты-ученые да люди пенсионного возраста «со стажем» могут рассказать о всех перипетиях становления Советской власти в республике, о двадцатых годах с их сложной внутренней борьбой различно ориентированных сил, национальным и политическим энтузиазмом трудовых масс, общественных и культурных деятелей, их надеждами и разочарованиями. Именно в результате победы Октября появилась возможность образования самостоятельной социалистической республики, впервые в истории белорусский народ обрел реальное право на суверенное существование. В двадцатые годы в Белоруссии началось небывалое прежде бурное развитие культуры, массовый выпуск литературы на белорусском языке, заработали белорусские театры. Может быть, несколько волюнтаристски, в чрезмерной спешке, без обеспечения должной народной грамотностью были приняты правительственные меры по т.н. «белоруссизации» в области языка: основное количество газет и журналов стало выходить на белорусском, делопроизводство было целиком переведено на белорусский язык, преподавание в школах и вузах тоже. Были созданы: Институт белорусской культуры и впоследствии выросшая из него первая национальная Академия наук, образовались творческие союзы, литературные объединения. Культурное движение в республике на национальной основе приобрело поистине массовый характер: одно лишь литобъединение «Молодняк» насчитывало в своих рядах около полутысячи членов. Были вновь созданы нормативная грамматика белорусского языка, многие учебники для вузов и школ, по которым темные крестьянские массы приобщались к элементарной грамотности.
Однако все это поистине исполинское культурное движение нации было прекращено почти в одночасье и надолго с далеко идущими последствиями, полностью не устраненными и поныне.
Распространение репрессий, связанных с культом личности Сталина, обычно принято относить к тридцатым годам, некоторые склонны ограничивать их лишь 1937-38 годами. Не знаю, как в других местах нашей огромной страны, но что касается Белоруссии, то массовые репрессии по отношению к различным слоям населения здесь развернулись уже в двадцатые годы и не прекращались до начала Великой Отечественной войны. Уже в конце двадцатых годов были подвергнуты разгрому Академия наук БССР (первый президент которой В. Игнатовский покончил с собой), на рубеже тридцатых годов начался погром среди писателей Белоруссии, в других творческих объединениях. Уже в те годы был нанесен непоправимый урон национальной культуре, полностью прекращена не успевшая дать сколько-нибудь ощутимые результаты политика «белорусизации». Белорусское слово в городах республики снова, как и во времена царизма, становилось олицетворением «нижайшести», провинциальности и необразованности. К традиционному пренебрежению национальным языком прибавилось повсеместное чувство страха и опасение быть причисленным к «нацдемовщине». Сотни тысяч деятелей национальной культуры — писателей, ученых, журналистов, учителей, а также служащих, рабочих и крестьян очутились в тюрьмах НКВД, на Колыме и Воркуте, чтобы никогда оттуда не возвратиться. Янка Купала и Якуб Колас выступили в печати с поразительными по своей нелепости саморазоблачениями в якобы многолетней контрреволюционной, антисоветской деятельности. Однако даже эта крайняя мера не уберегла Купалу от ареста, во время которого тот совершил попытку самоубийства. Покончили с собой руководители республики А. Червяков, Н. Голодед — все из страха перед ни на чем не обоснованным, но губительным обвинением в «нацдемовщине», к которой автоматически присовокуплялись обвинения в шпионаже и вредительстве. Репрессии, основанные на «нацдемовщине» и других мнимых преступлениях (шпионаж в пользу панской Польши, вредительство, намерение отторгнуть Белоруссию от СССР), охватили всю нацию — от верхних эшелонов власти до самых демократических низов. Множество людей было лишено жизни и свободы, но были профессиональные группы, пострадавшие больше других, и среди них — преподаватели белорусского языка и литературы. Эти представляли собой готовых «националистов», вина их лежала на поверхности, ее не приходилось даже инспирировать. Наверное, с той поры и надолго в национальном самосознании белорусов понятие «национализм» прочно соединилось с ощущением самой большой опасности. Из собственного драматического опыта они усвоили, что обвиненным в этом «ужаснейшем из преступлений» мог быть любой, рожденный в здешних местах и разговаривавший по-белорусски. Недавно еще бурно расцветавший белорусский язык стал увядать на корню и железной метлой выметался из учреждений, вузов, Академии наук, организаций и органов власти. Право пользования им осталось (пока) за несколькими газетами, двумя театрами да Союзом писателей, который незадолго перед войной сократился до двух десятков членов. Остальные были уничтожены или находились в лагерях на востоке страны.