— Что вы думаете о том факте, что в наше время в Гори, на родине Иосифа Джугашвили, люди днями и ночами дежурили у памятника «отцу народов»? Неужели они так и будут радостно пребывать в плену своих заблуждений по отношению к Сталину?
— Вы думаете, они чувствуют свои заблуждения? Они могут их не почувствовать никогда. Это уж как кому выгодно. Пусть толпа дежурит, если ей этого хочется. Толпа не народ. Вопрос в другом: почему такое разрешается, а иное строжайше запрещается? Ведь закон един, и закон есть закон. Но в Москве во Дворце молодежи под видом вечера памяти А. Косарева устраивается, по существу, многолюдный митинг «Памяти», на котором, как рассказывают, присутствовал, кстати, бывший харьковский прокурор, получивший известность своими судебными исками в защиту Сталина. А в Минске семеро активистов «Талаки», собравшихся на частной квартире, извлекаются в отделение милиции, где им устраивается унизительный допрос. Поклонников Сталина в Гори открыто фотографируют корреспонденты многих изданий, а в Минске 30 октября милиция разбивала фото- и кинокамеры, задерживала и ослепляла слезоточивым аэрозолем корреспондентов республиканских и центральных газет и телевидения, препятствуя выполнению ими своего профессионального долга. Как это совмещается с законом и идеями демократизации?
Я упомянул о бывшем харьковском прокуроре. Судебный процесс по его иску во многом поучителен, и очень важно, что по нему снят фильм и что этот фильм показан по Центральному телевидению, что его могли увидеть многие. Для тех, кто в курсе современных событий, он вряд ли добавил что-либо новое, но для других, пожалуй, стало видно явление — тип «классического» сталиниста, несмотря на историю, вопреки опыту народа и даже наперекор собственной судьбе. К сожалению, этот тип распространен более, чем нам кажется, и не только среди людей старшего поколения. Идеи сталинщины живут и среди тех, кто помоложе, особенно в среде бюрократических кадров, сторонников «твердой руки», тоска по которой ощущается все явственнее. Со всей определенностью можно сказать: Сталина нет, но психология сталинщины жива — может быть, из-за наших зачастую неумелых и непоследовательных попыток демократизации.
— Нынче очевидно противостояние двух групп журналов. В чем, на ваш взгляд, существенная разница их позиций?
— Конфронтация, которая наметилась в литературе, была бы неизбежной и трудноустранимой, даже если бы она понималась лишь как несовпадение взглядов, столкновение мнений, в какой-то части, допустим, как несовместимость нравственной позиции. Но если, как это имеет место в данном случае, конфронтация носит характер политический, идейный (а я именно так ее понимаю) и размежевание идет по линии сталинизма, но тут уж вообще ничего невозможно сделать, как только бороться. Конечно, при этом постороннему взгляду не все видно и не все достаточно ясно. Мы лишь что-то ощущаем между строк, в каком-то отдалении, как какую-то тайную пружину, причину действия: то же, что в словах, — это уже следствие. На самом же деле отношение к Сталину и сталинизму главным образом и определяет расхождение этих групп. Сейчас, наверное, оно становится все более явным, и когда мы встречаем в некоторых статьях экивоки их авторов, вроде того, что Сталин, мол, был такой и этакий, отчасти «да», но в то же время и «нет», тут уже начинается то, что пропастью разделяет людей: они оказываются по разные стороны баррикады. Здесь разъединение принципиальное, и примирить стороны очень сложно.
— Ответьте, пожалуйста, па вопросы, касающиеся вашей профессиональной работы. Что, по-вашему, до сих пор не сказала литература о войне и что вы лично можете еще сказать о ней?
— Я думаю, что литература может еще многое сказать о войне. Я уже писал, что по крайней мере на протяжении десятилетий главным, что успешно разрабатывалось литературой, вообще нашим искусством, был героический аспект. Природа и проявления героизма на войне, по-моему, отработаны уже до предела. А другие моменты, в том числе нравственные, психологические и еще кое-какие, имеют свой запас неотработанности. Мне кажется, что наибольшие возможности в этом смысле таятся именно в народной войне. Не во фронтовой, не в войне нашей армии, а в чрезвычайно сложных и запутанных ситуациях на оккупированных территориях.