Вместе с литовским народом белорусы радуются, что ваше народное движение одержало беспрецедентную победу. Нигде и никогда, ни одному народу в СССР это не удавалось, все попытки такого рода оканчивались кровавой баней. Литовцам удалось. И хотя до полной победы, по-видимому, еще далеко, но вы сделали выбор и тем одолели немалую часть пути к свободе и независимости. Можно по-разному относиться к акту 11 марта, по-разному оценивать степень его современности и целесообразности, но ни у одного демократически настроенного человека этот акт не может вызвать сомнения в его законности. Литовцы первыми в стране сделали то, о чем мечтает каждая нация. После семи десятилетий бесправного и бесплодного существования в составе бездарно-репрессивной империи только человек бесчестный или нравственно раздавленный может желать продолжения этого существования. Москва настаивает на неконституционности акта, на обязательности референдума. Но она упускает из виду (намеренно или по неосведомленности), что все 80 процентов литовцев и половина из 20 процентов проживающего в республике иноязычного населения (в том числе русских и белорусов) непременно проголосуют за отделение. И только русские партбюрократы, представители прирученной рабочей элиты да штатные осведомители госбезопасности, боясь потерять то, чем располагали, или предстоящих разоблачений, выскажутся за сохранение рабского статус-кво. Да, вам теперь трудно, может статься, будет еще труднее, но Литва выстоит. Должна выстоять. Сейчас или никогда — так должен быть поставлен вопрос, вопрос жизни и смерти литовского государства.
Относительно белорусской государственности у меня мало оптимизма. По всей видимости, белорусское национальное самосознание в своем развитии еще не достигло уровня, когда стремление к суверенитету становится главной целью лишенной свободы нации. Как ни печально, об этом свидетельствуют итога последних выборов в Верховный Совет республики, радикально-национальный элемент в котором составляет одну пятую от общего числа депутатов. В основном это национальная интеллигенция, которая теперь ведет изнурительную и малоуспешную борьбу с реакционным, партийно-ветерански-сталинским большинством. Так же, как и Белорусский народный фронт во главе с его замечательным руководителем, истинным сыном белорусского возрождения Зеноном Позьняком. Почти загнанный в подполье, этот фронт организационно оформился благодаря участию и поддержке Саюдиса, граждан славного Вильнюса, предоставивших белорусам возможность провести в нем свой первый съезд. В Минске он этого сделать не мог.
Белорусам трудно, но мы не теряем надежды, и в этом смысле для нас великий и близкий пример — самоотверженная и героическая соседка Литовская республика. Да поможет ей Бог!
В заключение я желаю читателям «Политики» всегда иметь прессу, достойную своего народа, которая бы верно служила его интересам.
ГАЗЕТА «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА»
Август 1990 г.
Единомыслие — безусловно, идеал, к которому, впрочем, вряд ли стоит стремиться хотя бы по причине его недостижимости. Человечеству слишком хорошо памятен урок недалекого прошлого, когда на одной шестой земного шара было объявлено об утверждении почти совершенного единомыслия. Памятно также, как один из древнейших и культурнейших европейских народов, выполняя предначертания своего, вождя, пролил реки собственной и чужой крови в целях достижения именно этого единомыслия, всенародного единства. Потребовалось совсем не много времени, чтобы убедиться в абсолютном идиотизме не только предосудительных средств, но и самих вздорных целей. Что же касается литературы и искусства, то именно наш незабвенный соцреализм оказался такой бесславной попыткой достичь того, чего достичь невозможно.
Пожалуй, все-таки верно, что идеальный порядок и единомыслие только на кладбище. Но на кладбище нет жизни, там тлен и разрушение. Наше же общество возбуждено, вздыблено и взбудоражено, как штормовое море. Поляризация политических сил приобрела неслыханные по нашенским меркам масштабы. Хорошо это или плохо — другой вопрос, но мы не можем относиться к этому явлению иначе, как к мало зависящей от нас данности. Которую, однако, нельзя не учитывать, хотя бы потому, что приходится существовать в ней, как-то с нею мириться и — что сложнее всего — что-то еще в ней творить.