А что же внутри нашей страны?
Известно, что Сталин решительно и без колебаний отверг знаменитый «план Маршалла», посредством которого Западная Европа быстро и эффективно отладила свою экономику, ликвидировала последствия войны и неслыханными темпами устремилась по пути технической революции. Как и всегда, наш вождь и учитель был глух к страданию народа — его имперское сознание было занято проблемами расширения и упрочения безраздельной власти. Покончив в канун войны с Троцким, он тем не менее не отрешился от его идей, включая и идею мировой перманентной революции. Для решительного поворота от недавнего плодотворного сотрудничества с союзниками требовалась формальная зацепка, и ее великодушно подкинул Черчилль, выступив с известной речью в Фултоне. Началась, все разрастаясь, многолетняя «холодная война», в любой момент готовая превратиться в горячую. Это в ее ненасытную пасть ежегодно бросалось около трети скудных народных средств, обрекая народ на нищету и прозябание. Разорительные принципы «интернационализма» позволяли лезть с оружием и «безвозмездной помощью» во все уголки земного шара, куда только было возможно. Великое «холодное» противостояние двух систем готово было дотла разорить страну, превратив ее экономику в ядерный потенциал глобального уничтожения. К счастью, благодаря Горбачеву катастрофы не произошло, хотя до нее оставалось два шага.
Так что же нам дала невиданная в истории наша победа? И действительно ли совершенно не правы те, которые утверждают, что ее у нас украли?
Чтобы с определенной ясностью ответить на эти вопросы, достаточно хотя бы на краткое время посетить одну из побежденных стран. На выбор: Федеративную Германию, Италию, Японию. Многие вопросы там враз отпадут, оставив в душе великое недоумение: как такое могло случиться?
Но, очевидно, это было возможно, если не считаться с собственным народом и его фронтовиками-победителями. Они это позволили. Уверовав в примитивные фигуры массовой пропаганды, фронтовики удовлетворились набором юбилейных «бляшек», как сами они называли знаки, которыми правительство регулярно украшало мятые лацканы их пиджаков. Равно как и нищенской пенсией, бесплатным проездом в городском транспорте, запоздало осчастливившим их на склоне лет. Некоторые льготы и жалкие рубли, полагавшиеся орденоносцам, по окончании войны были отменены, как водится, по ходатайству самих орденоносцев. Нынче, возбуждая всеобщую зависть, а нередко и презрение, идет достойная жалости борьба ветеранов за кусок несъедобной колбасы в предпраздничных пайках-заказах. На протяжении десяти лет дети фронтовиков оказались перед необходимостью отдавать свои молодые жизни на чужой земле за чуждые, мало кому понятные принципы. Выжившие там и искалеченные теперь включились в движение за льготы и привилегии, которым охвачены все слои нашего разобщенного общества. О такой ли жизни мечтали фронтовики на их самой трудной войне?
Так уж повелось, что оценка военной, полководческой роли Сталина воплотилась в известном призыве «За Родину, за Сталина!», с которым бойцы якобы поднимались в атаку. Рискуя вызвать неудовольствие ветеранов войны, смею утверждать, что миф этот по преимуществу пропагандистского происхождения. Фронтовичка Юлия Друнина правильно замечает, что в атаках сплошь и рядом звучали иные восклицания. Хотя, как это было заведено, провозглашатели лозунгов и выкриков обычно назначались накануне, на комсомольских и партийных собраниях, откуда эти лозунги и перекочевывали во фронтовую печать. Но выкрикивали ли их на деле, того установить не представлялось возможным, так как невозможно было расслышать. Фронтовикам это хорошо известно, но, очевидно, недостаточно известно тем, кто от атак обычно держался на почтительном расстоянии, в лучшем случае наблюдая за ними в стереотрубу. Я не хочу этим сказать, что имя Сталина в войну не почиталось. Безусловно, Сталина почитали, ему верили, с его именем связывали нашу победу. Но думается: а с кем же еще ее было связывать? Ведь Сталин был у нас единоличным «заведующим Советского Союза», как иронически выразился, кажется, Александр Зиновьев, и отвечал за все — хорошее и плохое. Вернее, ни за что не отвечал — спросить с него было некому.