Она смотрит на меня проницательным и серьезным взглядом. «Ну, все, — думаю я. Сейчас она меня выгонит из-за такой дерзости». Ничего подобного — она запрокидывает голову и смеется, и я вижу ее длинную белую шею и вьющиеся темные локоны, подпрыгивающие возле ушей.
— Думаю, мы с тобой подружимся, — произносит она, перестав наконец смеяться. — Расскажи, где ты работала раньше.
Меня озадачивают и смущают ее слова о дружбе, но к этому вопросу миссис Торп меня подготовила, так что отвечаю я без запинки.
— Я ухаживала за своими родителями, у них слабое здоровье. Мой отец сражался против Наполеона, мэм. Я могу носить воду и уголь, чистить камин, чернить плиту, мыть пол, протирать пыль, немного шить. Еще могу чистить овощи и картошку, рубить щепу, растапливать плиту.
— А читать и писать ты умеешь? — спрашивает она, двигая ко мне книгу.
Я киваю, и она просит открыть книгу и почитать. На обложке написано, что это книга с рецептами. Меня внезапно охватывает возбуждение, точно огонь вспыхивает под кожей. Это чувство превращается в панику.
— Я не читала несколько лет, мэм.
— Тогда начни не торопясь, — с ободряющей улыбкой настаивает она.
Я открываю книгу и начинаю читать, очень медленно и сосредоточенно.
— «Как приготовить зайца», — читаю я.
Она кивает и улыбается: тепло и великодушно.
— «Помойте его теплой водой, обдайте кипятком и опустите в холодную воду. Нашпигуйте салом и обжарьте. Для соуса возьмите красное вино, соль, уксус, имбирь, перец, гвоздику, мускатный орех, все перемешайте. Нарежьте лук и яблоки и обжарьте на сковороде. Затем добавьте к ним соус и немного сахара. Доведите до кипения, протушите вместе и подавайте».
Когда я заканчиваю читать, наступает тишина, и мой желудок, как назло, издает голодное урчание. Я краснею, но мисс Актон лишь смеется и спрашивает, где я научилась так хорошо читать.
— Мама научила, — поясняю я. — Она особенно настаивала на грамоте. Брата было не усадить за книгу, а меня так за уши не оттащить.
— Какая замечательная у тебя мама, — с улыбкой говорит она.
Я вдруг чувствую страшную усталость, точно чтение выжало из меня все соки.
— Думаю, ты справишься, — добавляет мисс Актон. — Правда, мы не можем платить тебе большое жалованье, пять шиллингов в неделю подойдет?
Ее вопрос вводит меня в ступор. Не то чтобы я не поверила — люди, которые могут позволить себе такой дом, должны быть богатыми, как Крез, и все же я смущена. Миссис Торп проинструктировала меня, что когда зайдет разговор о жалованье, я должна сделать книксен и сказать: «Спасибо, мэм». Однако я вспоминаю об этом слишком поздно, и мисс Актон заговаривает вновь, тоже смущенно и озабоченно.
— Когда ты освоишься, мы немного повысим жалованье. Возможно, выкроим чуть больше. Я понимаю, это не бог весть что…
— Пять шиллингов — очень щедрое жалованье, мэм, — быстро произношу я, пока она не передумала и не написала миссис Торп, что я нахалка.
— Отлично. Хочешь посмотреть свою комнату? Жить будешь с Хэтти, моей горничной, она приехала с нами из Ипсвича.
Я с тревогой смотрю на нее. Очередной вопрос, о котором миссис Торп ни словом не обмолвилась.
— Я уверена, что комната очень хорошая.
— Вот и славно, — говорит она и кладет руку мне на плечо, мягко направляя к выходу.
Мне странно чувствовать ее руку на своем плече, ведь я уже не помню, когда кто-нибудь прикасался ко мне по-дружески. От мамы, вечно привязанной ко мне веревкой, я не жду ничего, кроме пинков и тычков. И с папой не лучше — мне приходится тащить его на себе, когда он возвращается из пивной пьяный и дышит мне в лицо перегаром. А мисс Актон такая аккуратная, чистая и ласковая.
— И вот еще что, — говорит она, когда мы выходим во двор.
Я вновь испуганно расширяю глаза и замираю: видно, она раскусила меня, заметила мою дурную кровь.
— Да, мэм.
Она останавливается и трогает рукой шею.
— Не надо называть меня «мэм».
— Да, мэм, — испуганно произношу я, не понимая, что она имеет в виду.
Она вновь хохочет, будто я сказала что-то смешное.
— Ты можешь обращаться так к миссис Актон, а меня, если не трудно, называй мисс Элизой.
Она протягивает руку и вновь легонько касается длинными белыми пальцами моего плеча.
— Да, мэм, — дрожа, произношу я.
Она смеется, и я понимаю, что сморозила глупость.
— Да, мисс Элиза, — исправляюсь я голосом, каким говорю с мамой, своим наполеоновским голосом.