Генерал, что называется, открыл рот.
— А разве вы не были членом партии?
— Тогда — нет.
— Ну тогда не идите в обком, конечно.
— А-а… жаль. Вообще спасибо вам, очень вы быстро это всё провернули. Соколов усмехнулся.
— Вы до того меня тогда заинтересовали вашим рассказом от третьего лица, что, как только вы ушли, я тут же затребовал ваше дело… Прочел его и пришел в ужас. Они даже не дали себе труда придумать факты, пусть ложные. Одни голословные обвинения. Реставрация капитализма методом террора и диверсии, и всё, — дальше фамилии. Я тут же оформил всё, что надо для вашей реабилитации, и отослал в Москву. Вчера получили постановление о реабилитации, и я вызвал вас.
Я вспомнила слова Щенникова, что он нарочно не выдумал никаких фактов (а начальство не заметило) и что мне это очень пригодится при реабилитации.
Из КГБ, по дороге домой, я зашла в союз писателей и заявила, что меня только что реабилитировали.
Ответственный секретарь Саратовского отделения СП Борис Озерный вместо ожидаемого поздравления поинтересовался, сколько мне лет? Узнав, что уже сорок пять, удивленно высказался:
— Не кажется ли вам, что начинать жизнь заново в сорок пять лет несколько поздновато?
— Что за чушь?! — взорвалась я. — Начинать жизнь заново не поздно в любом возрасте, хоть в восемьдесят лет. Другое дело, сколько лет ты проживешь и успеешь ли добиться всего, что себе запланировал. Но если проживешь лет пятнадцать-двадцать — то всего добьешься.
На этом я ушла, провожаемая скептическим взглядом своего бывшего товарища.
В редакции газеты «Коммунист» мне сказали еще конкретнее:
— Ну и что из того, что вас реабилитировали? В тюрьме-то вы сидели. Этого никуда не денешь.
Я сорвала с телефона трубку, редактор испуганно отшатнулся, думал — ударю, но я всего лишь предложила ему позвонить генералу Соколову и повторить свои слова…
— Пусть он знает, что для вас реабилитация — филькина грамота.
Подумав с минуту, я высказала всё, что о нем думаю, и удалилась.
Только дома меня от всей души поздравили, порадовались со мною вместе — купили шампанского и выпили за будущее (Валериан уволился с работы, его не задерживали, и мы переехали в Саратов). У Валериана уже второй год был чистый паспорт, который ему выдали после какого-то постановления. Меня оно не касалось, так как судимость механически снималась лишь до пяти лет, а у меня было гораздо больше.
Итак, ворота родного города открылись перед нами, и мы вошли в его тихие покорные улицы к землякам, которым еще долго предстояло выдавливать из себя по капле рабов и один из которых сказал мне за всех: «В тюрьме-то вы сидели, этого никуда не денешь».
Но я и не собиралась это куда-нибудь девать.
Отнюдь! Я подчеркивала — да, я сидела девять лет, но ведь не я виновата.
Отцов города это бесило. Но это уже другой рассказ.
Когда человек побеждает
Прошло три года после моей реабилитации. Чем они были заполнены? Каждый свободный час я писала. Набралось бы на добрых две книги повестей и рассказов. Но сколько сил и времени уносила нелепейшая борьба за свое место под солнцем. Те, от кого оно зависело, — обком, горком, союз писателей, редакция «Коммунист» и т. п. — упорно держались того мнения, что реабилитация дает мне возможность отдыхать за печкой и помалкивать. «В тюрьме-то вы сидели, этого никуда не денешь».
При встречах я им втолковывала, что меня реабилитировали для того, чтобы я вела самую активную жизнь, какая и подобает советскому писателю и гражданину.
Нас упорно хотели выжить из Саратова. Работы никакой не давали ни мне, ни мужу, в то же время предлагали ему место директора школы в деревне.
Отчаявшись найти что-либо подходящее, я договорилась о работе расклейщицы афиш. Но когда я вышла в назначенный день на работу, мне наотрез отказали под каким-то предлогом. Когда я уходила, меня догнала секретарша и тихонько сообщила, что это обком не велел меня брать на работу.
После этого случая я написала в «Правду» и всё-всё выложила: что не дают мне, реабилитированной, квартиры и никакой работы, чтобы выжить из Саратова, что из родного города я не уеду, но мы с мужем буквально голодаем. Просила их вмешаться и помочь.
Они вмешались. Прислали письмо на имя первого секретаря обкома, а мне — копию.
Они писали, что их очень огорчило мое письмо. Они просили для меня квартиру и работу.
«Если в вашей областной газете «Коммунист» нет ни одной вакансии, подыщите для нее что-либо подходящее, как писателю!»
И они подыскали, не зная, что у меня копия этого письма.