Позже Иван Дмитриевич признавался: от мысли, что они никогда не найдут палатку, ему стало «скучновато».
Неожиданно под ноги попало что-то плоское. Быстро разгребли снег. Доска! Настоящая деревянная доска! Пытаясь перекрыть свист ветра, Иван Дмитриевич закричал:
— Эрнст, в этих широтах уже побывал человек!
Покружив еще немного, натолкнулись на метео-будку.
Вскоре они уже сидели в палатке на оленьих шкурах, и Женя отогревал их горячим чаем.
— Вот что, братки, — устало вздохнув, сказал Иван Дмитриевич, — больше никто не должен отходить от лагеря, когда лампочка на ветряке не горит. Если же кто уйдет и через полчаса не вернется, надо пускать ракеты.
«Ох как нужно быть здесь осторожным! — записал в дневнике Кренкель. — Можно заблудиться и замерзнуть в десяти метрах от дома».
А лебедка Петра Петровича находится теперь у края льдины, вдали от лагеря. (Старая лунка окончательно замерзла, и ее пришлось бросить.) В любую погоду Петр Петрович уходит к своему гидрологическому «хутору» ставить научные станции.
Наутро Иван Дмитриевич собрал все имеющиеся у них веревки, шелковые шнуры, палки, доски и пошел тянуть километровый канат от их палатки до лебедки — «троллейбусную линию», как прозвали они его з шутку. И сколько раз потом в пургу, в черноте ночи он безошибочно приводил их к дому!
Последнее время, стоит ли полный штиль или дуют ветры, льдину упрямо гонит на юго-запад, к скалистым берегам Гренландии. Гонит все быстрее. Опасный, далеко выдвинувшийся в море северо-восточный мыс где-то совсем рядом. В темноте иногда даже кажется, что видны его суровые очертания, и в привычном шуме перемещающихся льдов слышится отдаленный грохот ледового прибоя.
Определиться невозможно, и от этого еще тревожнее. Уже несколько дней небо черно, закрыто облаками. Один лишь раз показалась звездочка, но, как ни спешил Женя «схватить» ее теодолитом, не успел — скрылась.
Заторможенные близким берегом, огромные скопления льда совсем затеснились. Льдины давят друг на друга, налезают на их льдину, толкают, крутят ее, обламывают… Треск не смолкает даже в тихую погоду.
«Берег близко, и мы все насторожены, как зайцы, — записал Иван Дмитриевич. — Мы уверены в благополучном исходе нашей экспедиции. Впрочем, если останется хотя бы один из нас, то он сумеет доставить на материк результаты наших трудов.
Об этом я думал, но с товарищами не делился. Подобная беседа в тревожные часы не приносит пользы…»
Бессменный дежурный в ночи Кренкель, самозабвенно паря в своем эфире или читая книгу, непрестанно слушает и льдину — навык старого полярника. Едва уловив непонятный звук, выбегает в темноту проверить. А Веселый опережает его. Как только начинается торошение, пес уже на ногах и недовольно лает. Бедняга уже охрип! Вместе обходят они лагерь, осматривая, сторожа опасность.
До жути пустынна стала их льдина. Весь лагерь под снегом.
Сугробы, сугробы да снежные языки. Веселый даже не замечает, что ходит по крыше палатки. На воле только ветряк да мачты радиоантенн — то одетые в лохматый иней, то снова оголенные. Гудит, скулит на все лады в них ветер. На сотни километров они здесь одни во тьме белых снегов.
Продовольственные базы, нарты с аварийным запасом, клипербот все время откапывают из-под снега. А пурга снова заносит. Они снова откапывают. Это изнурительная и бесконечная работа. Но они знают, как близка сейчас опасность и как все должно быть наготове.
Выход, вернее, «вылаз» из занесенной по самую крышу палатки раскапывают каждый час заново. Случись беда — надо будет быстро выскочить и вытащить самое необходимое. Передатчик и приемник давно уже стоят в ящике, готовые к эвакуации. Тут же на столе кусачки на случай, если некогда будет отсоединять провода.
«К нашей радиоаппаратуре мы относимся как любящая мать к ребенку, — отметил Иван Дмитриевич. — Трудно даже представить себе, как бы мы обходились без связи».
Эрнст внимательно, следит, чтобы аккумуляторы были всегда заряжены. Но ветряк — хитрая штука: без ветра он не работает и при слишком сильном ветре складывает крылья, чтобы не сломаться.
Тогда приходится садиться на голодный радиопаек. Передаются только метеосводки. Это никого не устраивает. Сейчас особенно крепко надо держать связь с Большой землей.
Эрнст мрачный. Впрочем, он быстро находит выход.
— Орлы, — взывает он, — кто хочет послать корреспонденцию, должен сам выкручивать ее на «солдат-моторе».
«Солдат-мотором» они назвали ручную динамо-машину в одну человечью силу. Крутить ее можно не только руками, но и ногами, как на велосипеде. Три часа быстрой езды, не двигаясь с места, и статья в пятьсот слов улетает на Большую землю. Еще два часа, и все скопившиеся на Рудольфе телеграммы прилетают к ним.