Это еще одно доказательство потребности Уве контролировать всех и вся. Он считает себя вправе решать, что люди должны обсуждать при встрече. Иногда меня так и подмывает заговорить о чем-нибудь другом, совершенно бессмысленном, чтобы Уве стало за меня стыдно. Я представляю, как бы он орал на меня после ухода гостей. Можно было бы сказать, что я сделала превосходную чистку лица в салоне, или начать обсуждать пляжный отдых или шмотки. Или сделать вид, что я прочитала «Пятьдесят оттенков серого» и что мне понравилось.
Я еду в направлении Баркарбю и думаю о том, за что ненавижу Уве. Он:
Самовлюбленный.
Эгоцентричный.
Доминантный.
Надменный.
И от него плохо пахнет.
Гунилла уже ждет меня в кафе. Она повесила лиловую шубку на стул и изучает свои ногти. Рыжие волосы прекрасно уложены. Кофта облегает стройную фигурку.
Уве Гунилла не нравится. Он презирает поверхностных людей. А Гунилла красит ногти, накладывает на лицо много макияжа и носит дорогую одежду. И к тому же она громко смеется по поводу и без. Но ее главное преступление в глазах Уве заключается в том, что она бросила мужа после двадцати пяти лет брака. Просто потому, что устала от него. Так люди не поступают. По крайней мере в мире Уве.
По крайней мере женщины.
Гунилла сжимает меня в своих объятьях. От нее пахнет дорогим парфюмом.
– Присаживайся, я возьму тебе кофе, – говорит она. Кивнув, я сажусь напротив. Я стаскиваю пуховик, оглядываюсь по сторонам. Поразительно, как много народу всегда в «Икее». Пахнет мокрой шерстью, по том, булочками с шафраном и столовской едой.
Гунилла возвращается с пластиковым подносом с булочками с шафраном и двумя чашками. Я сразу узнаю пряный запах.
– Глёг? Безалкогольный?
Гунилла только смеется и хитро смотрит на меня.
– Нет, я решила устроить нам праздник. Отметить покупку квартиры.
– Но я за рулем.
– Всего одна чашечка. Ты же походишь со мной по магазину?
– Ты безумна. Праздновать? В «Икее»?
– Почему бы и нет?
– Нет ничего ужаснее, чем праздновать в ресторане «Икеи».
Гунилла пьет горячий глёг и оглядывается по сторонам. Ее взгляд останавливается на пожилой паре, которые взяли по детской порции тефтелек.
– Бывает и хуже. Как ты?
Из наших друзей только Гунилла знает правду. Я рассказала ей о болезни еще раньше, чем Уве. Может, потому что она мне ближе, чем муж. Что тут поделаешь.
– Все хорошо.
– Что сказал врач?
– Ничего нового.
Она кивает, с тревогой вглядывается в мое лицо. Сжимает мою руку. Я чувствую, как ее тепло меня согревает.
– Ты же скажешь, если тебе понадобится помощь?
– Мне не нужна помощь.
– Вот поэтому я и прошу тебя ничего не скрывать. Меня смешит ее трогательная забота.
– А ты как? Как твой новый роман?
Гунилла смеется и потягивается как кошка. Опускает чашечку, нагибается вперед и шепчет, словно это страшный секрет:
– Фантастика. И нас тянет друг к другу… безумно тянет. Буду откровенна: я постоянно его хочу. Наверно, это неприлично в нашем возрасте.
– Эх, я бы все отдала за то, чтобы испытать такую страсть.
Мы с Уве больше не занимаемся сексом, но я не хочу говорить об этом Гунилле. Не потому, что не хочу знать ее реакцию, а потому что мне стыдно за то, что я живу с тем, к кому не испытываю никаких чувств. Только слабаки остаются в плохих отношениях. Я не хочу выглядеть слабой. Особенно в глазах Гуниллы. Сквозь шум в ресторане я слышу звук мобильного телефона. Бросаю взгляд на дисплей. Незнакомый номер.
– Ответь, – говорит Гунилла. – Мне нужно в дамскую комнату.
Я отвечаю и смотрю, как Гунилла поднимается и идет в сторону туалета. У нее ишиас. Подозреваю, что ей больнее, чем она говорит.
У мужчины мягкий приятный голос. Он представляется Манфредом Ульссоном и сообщает, что работает следователем в полиции. Давно мне никто не звонил из полиции. Я закончила свое сотрудничество с ними пять-шесть лет назад, когда решила посвятить все свое время исследовательской деятельности. У меня больше не было времени на консультации. Точнее, это Уве решил за меня. Он считал, что я слишком много работаю и что от этого у меня портится настроение. К тому же особой потребности в деньгах у нас не было.
– Мы с вами сотрудничали десять лет назад, – говорит следователь. – Не знаю, помните ли вы меня.
Имя Манфред Ульссон ничего мне не говорит, но я не хочу в этом признаваться и молчу.