Выбрать главу

Тогда же, осенью, Лешка съездил в «Разгуляевский». Его, правда, не встретили радостными улыбками, но договор заключили: кадры совхозу были нужны позарез. А напоминания о судебной ответственности и недовольное выражение на лице кассира, выдававшего деньги, он истолковал слякотной погодой. Серое небо, серые раскисшие дороги, серые облетевшие тополя и даже воздух, серый от водяной пыли, — все это, думалось Лешке, испортило настроение разгуляевцев.

С тех пор он не был у своих кредиторов. Деньги аккуратно перечислялись на училище, он аккуратно клал их в карман. Но ту же сумму начали вскоре получать все двадцать пять человек в группе. Они заключили договор с представителями другого совхоза, которые специально приезжали для этого в училище.

Вчера группа уехала на практику, а Лешку ждал «Разгуляевский» — одного. И ехать туда почему-то не хотелось.

«Эх, Лена, Лена… — горевал он по дороге в общежитие. — Целуется, наверное, теперь со Славкой».

И эта коварная догадка занимала его мысли полностью.

«Эх, Лена, Лена…» — горевал он, укладывая вещи в спортивную сумку с броской надписью «Аэрофлот». Тревога за Лену была искренней. Первая девчонка, с которой он поцеловался, вернее, которая его поцеловала. Лена, как она говорила, ради его же будущего решила научить Лешку этому мастерству. «Уроки» понравились и ученику и учительнице и затянулись, а к весне сделались необходимыми. Славка им завидовал…

— Эх, Лена, Лена…

Через несколько часов Лешка подходил к «Разгуляевскому». Земля подсыхала. Два-три дня — и начнется сев. В училище строго наказали требовать в правлении трактор, на сеялку и на другие, пусть даже привлекательные, подсобные работы не соглашаться. Ведь он молодой специалист. Правда, Лешка плохо представлял себя таковым, но на тракторе, естественно, хотелось покрасоваться.

«Трибуна. На ней парень, не высокий, не низкий — так себе. В лице тоже вроде ничего выдающегося — а герой! Это он, Лешка, лучший тракторист области! Ему что-нибудь вручают, вроде «Жигулей», гремит оркестр. Аплодисменты и цветы, цветы… А он скромно улыбается. Лена украдкой вытирает слезу, жалеет, что целовалась со Славкой, а Славка скрипит от зависти зубами…»

Кто знает, куда бы занесло Лешку в мечтах, но ноги уже ступали по улице Разгуляевского. Село как село. Таких много в последние годы появилось на целине. Похожие друг на дружку одно-двухквартирные домики, огороженный штакетником большой сквер в центре, где на высокий постамент вскарабкался старенький ДТ-54 и замер в горделивой осанке, чуть расслабив натруженные гусеницы, словно почетные пенсионеры руки. Фотографии этих пенсионеров можно увидеть в музее первоцелинников, что напротив. А невдалеке новый Дом культуры. Тут же и двухэтажное здание правления совхоза.

Первыми Лешку встретили скучающие от безделья поселковые собаки, словно брошками, увешанные прошлогодними репьями. Они проявили нездоровый интерес к сумке, в которой лежало триста граммов отдельной колбасы. Сумка висела на левом плече, и собаки бежали по левую сторону. Но стоило перекинуть сумку на правую, как и собаки, не замедлив, бросались направо. И можно было до потемок веселить себя, если б не зачехленное ружье, висевшее тоже на плече й мешавшее этой забаве.

Модная кепка удачно смотрелась на фоне Лешкиного свитера, на груди которого была изображена чья-то заросшая волосами неустановленная личность.

Окруженный вниманием собак, Лешка не без гордости дошел до правления совхоза.

Навстречу ему из правления вышла древняя старуха, и Лешка открыл рот. Надо сказать, его рот часто открывался от сильных впечатлений, но избавиться от этой привычки он не мог.

На старухе — немыслимый черный наряд, но не это поразило Лешку. Привязанные нитками за уши, сидели на носу очки, но и не это… Ноги ее стояли (именно стояли) в огромных валенках, настолько огромных, что и размера такого, наверное, нет.

Под зловещим ее взглядом Лешка вмиг захлопнул рот и отскочил. Старуха три раза перекрестилась и плюнула в сторону нечесаного отрока, живущего на Лешкином свитере.

— Сгинь, нечистая сила! — И, как в замедленной съемке, прошагала в валенках по молодой травке, брезгливая и негодующая…

«Ну и бабулька», — входя в правление, Лешка оглянулся на всякий случай. «Бабулька» вышагивала в отдалении, не оглядываясь.

Правление в начале весеннего сезона — корабль в штормовую погоду…

Беспрерывно звонят телефоны: угрожают, умоляют, льстят — и все ради одной цели: требуются люди, люди, люди, которых у начальников кадров, как правило, нет. Не было их и у «Разгуляевского». Кричала, стонала, захлебывалась возмущением селекторная связь…

Лешка кожей ощутил несоответствие своего наряда с обстановкой и, рискуя оказаться в нелепом положении, почувствовал себя беспомощно-жалким:

— Я… Я из профтехучилища, на практику…

— Вот кто из нас денежку-то доит! — зловеще изрек директор. — Специалист… Это ты себя, что ль, на доску Почета вывесил? — и кивнул на Лешкин свитер.

— Да что вы… Да я… Да мы… — лепетал Лешка, но директор его не слушал. Уходя, коротко бросил начальнику отдела кадров:

— В пятую бригаду…

В тесном коридоре правления Лешка изучил незнакомые графики и всевозможные сводки. Пятая бригада в них числилась на последнем месте. Он припомнил, что и «Разгуляевский» в подобных сводках «районки» числится обычно на этом же месте. Видел на этом месте и район в сводках областных газет.

«А что, если и область…»

Бригада располагалась в пятнадцати километрах от центральной усадьбы совхоза. Везучий — доедет на попутках, нет — пробежится пешочком. Полезно.

Лешка считал себя везучим, и в степи его действительно нагнали. Но не машина, а мотоцикл «Урал» с коляской. Водитель зло тормознул и, перекинув на губах замусоленную папиросу, кивнул на коляску.

«Напоминает чем-то Маяковского», — отметил про себя Лешка, и сиденье под ним прогнулось. Ноги оказались на уровне головы. Водитель поддал газу. Пересаживаться поздно. Лешка примостил на коленях ружье и затих. «Чего, однако, такие злые эти разгуляевцы?» — недоумевал он, поглядывая на своего «благодетеля». И, как бы в доказательство этого, водитель так газанул, что мотоцикл будто стеганули сзади кнутом. Стало холодно. Лешка натянул на глаза кепку. Мотоцикл прыгал на ухабах, метался из стороны в сторону, а водитель все увеличивал и увеличивал скорость.

Лешку то подбрасывало вверх, и тогда казалось, что коляска вот-вот выскочит из-под него, а сам он шлепнется с ружьем на дорогу, то швыряло влево на водителя, но тот намертво вцепился в руль и не замечал Лешки, забыл о нем.

При очередном «взлете» Лешка ненароком взглянул на спидометр и всерьез испугался. «На сто километров в час жмет по такой дороге? Он, верно, пьяный».

Но стрелка спидометра упорно ползла вверх, и, чтобы обратить на себя внимание, он начал кричать водителю чуть ли не в ухо все, что придет на ум:

— Вы в пятую?

Молчание.

— Я тоже!

Ветер.

— Вы похожи на Маяковского!

Не слышит.

— Вы любите Маяковского?

Молчание.

— Врангель прет, отходим мы! Врангелю удача!

Мотоцикл резко тормознул, и Лешка больно треснулся лбом о ветровое стекло.

— А ну слазь! — «Маяковский» содрал с Лешки модную кепку и швырнул по ветру. Та, описав полукруг, шлепнулась в подсыхающую лужу.

— Ты что дерешься! — возмутился Лешка, но из коляски выскочил.

— Кусок от хипаря! — Мотоцикл плюнулся выхлопными газами и умчался.

— Пейзаж… — Лешка поднял заляпанную кепку. — Вот дурак! — Он ничего не понимал.

Окинув степь, где ни слева, ни справа, ни вширь, ни вдаль, кроме распаханного чернозема, не видно ничего, он пришел к выводу: что ни делается — все к лучшему.

Перекинув за плечо ружье, он споро зашагал в незнакомую сторону. Вспомнил о колбасе, уничтожил ее на ходу, и жить стало совсем хорошо.