Вот и тракторы. Они стоят, подогнанные в рядок, как на смотр. «Вон тот, с помятой дверцей, будет, наверное, его. Нет, этот не годится — неказистый. Никакого шика». Его бессловесное мнение разделил и бригадир — прошел, не остановился. «Наверное, вот этот, красавец!» — Лешка не удержался, погладил облицовку радиатора. И вмиг почувствовалась под рукой укрощенная сила трактора, горячее его дыхание и запах тронутого лемехами чернозема. А на доске показателей соцсоревнования под Лешкиной фамилией загордились сногсшибательные цифры.
Но бригадир не останавливался и не оглядывался — все так же размеренно двигал лопатками.
«Что же такое?» — Лешка потерянно озирался по сторонам, пробегая за бригадиром тракторы, сеялки, плоскорезы… И спина, которой он умилялся минуту назад, показалась ему ненавистной: «И этому скучно, и этот взялся разыгрывать…» А бригадир все шел. Вот они обогнули крайний дом, обошли лужайку, по которой неприкаянно бродил козел, привязанный веревкой к колышку, а впереди до самого горизонта ничего, кроме кучи железного хлама.
Бригадир остановился и торжественно изрек:
— «Отсель грозить мы будем шведу»! — намекая, видимо, на то, что и он не лыком шит, и он в классике разбирается. Только вот «шведом» оказался разбросанный металлолом, и для начала в обязанности Лешки входило выбрать его дочиста и приобщить к этой самой куче…
Сквозь ржавчину пробивалась, кудрявилась весенняя травка. Тут же усердно греблись куры, выискивая жемчужное зерно.
— Кыш! — бригадир брыкнулся ногой и достал «Беломор»:
— Дерзай, студент!
Лешка захлебнулся от гнева и обиды, а бригадир, так же размеренно двигая лопатками, подался в обратный путь.
«Ну я тебе… Ну я тебе… наработаю!» — вышептывал Лешка, задыхаясь, и вдруг вспомнил, что смертельно устал, что не был еще в общежитии — и «суму» свою, и ружье везде таскал с собой.
Он окончательно расстроился и, проходя мимо колышка с веревкой, не обратил внимания на то, что очутился в зоне, контролируемой козлом. А напрасно…
Тот низко опустил тяжелые рога, примеряясь к тощему Лешкиному заду. Глаза его наливались жаждой жертвы.
Неожиданный удар пришелся точно по ягодицам, да какой! Он начисто вышиб из Лешки задумчивость. Кепка слетела, ружье с плеча и сумка, а сам он ткнулся носом в реденькую траву-мураву.
Чем он мог отомстить непотребному козлу? Не стрелять же в него, лупоглазого. Разве треснуть прикладом по дурацкой его башке? Обида на бригадира, на себя, на козла, на весь белый свет удушливой петлей перехватила горло, выжала из глаз слезу. Лешка подхватил ружье и ринулся на обидчика. Тот отчаянно заблеял, призывая на помощь хозяев. Почуял, паразит, расплату.
И — ужас! Лешку ошарашил издевательский женский смех. На крыльце стояла Настя.
— Сам же, дурачок, виноват, — веселилась она.
— Сама ты… — огрызнулся он сквозь слезы, подобрал амуницию и захромал подальше от этого дома с лютым козлом и заразой хозяйкой.
— Какая уж есть — на базар не несть, — не обиделась Настя, но Лешка не удосужил ее взглядом. Сразу же за углом дома он словно оглох и онемел от неожиданности, а правая нога запнулась о левую… Нет, что-то невероятное происходит сегодня с ним. Навстречу в своих огромных валенках медленно вышагивала знакомая «бабулька». Уничтожающий взгляд ее будто расстреливал Лешку в упор. «Господи, уж не ведьма ли увязалась за ним?» «Бабулька» меж тем повернула к Насте…
«Ну что ж, они так и я так, — решил Лешка по пути к общежитию. — Еще посмотрим, кто кого…» Кто «они» конкретно, он не уточнял. Просто с одной стороны были «они», с другой он.
Общежитие обыкновенное, одноэтажное. Да и откуда здесь взяться иному. Коридор с запахами гнилой древесины, умывальник, подсобка. Справа четыре комнаты, столько же слева. Двери не заперты. Вот и все общежитие.
Свободная койка обнаружилась быстро. Лешка швырнул под нее сумку, ружье, развалился поверх одеяла, поджидая соседа, и неожиданно для себя уснул. Молодой сон, говорят, белый…
Проснулся он так же вдруг, как и уснул. Солнце жарило на совесть. Вспомнил о работе и хочешь не хочешь заторопился.
Позавтракав, он вышел из столовой, обошел Настин дом, козла, смахнул рукавом ржавчину с тракторной рамы у груды железа и уселся перекурить. Торопиться было некуда. Свое положение он обдумал. На трактор его не посадят, денег он не заработает. Зато после училища его не заманят в эту бригаду. Бригадир ушлый — решил, что Лешка из тех, о которых говорят — заставь дурака богу молиться, так он и лоб расшибет. Как бы не так. Эти железяки пусть сам корячит. А Лешка пока поотдыхает…
Разоблачится до плавок и будет принимать солнечные ванны. Загар полезен для здоровья. И неизвестно — прогадал он или выгадал. Здоровье дороже денег. Потерял его — и джинсята за две сотни не нужны, на которые предполагал он здесь заработать. Конечно, не мешало бы в таких прошвырнуться перед Ленкой, но коль скоро бригадир «плюнул» в самую его душу, то и не надо. Обойдется. Как говорили в старину — ив рубище почтенна добродетель. Не надо и лавров передовиков — он не гордый. Будет отдыхать, и точка. Солнышко, свежий воздух, речка под боком — все, что «доктор прописал».
А закончит училище — махнет на стройку пятилетки, если в армию не заберут. Сибирь! БАМ! Горы! Тайга! Устроится бульдозеристом. Они нужны везде. И пускай разыскивает его «Разгуляевский». Пускай находит. Он выплатит деньги. Ему чужого не надо. Может, он столько заработает, что в один день рассчитается. Зато там — Ангара, Енисей, таежные ветры, настоящие трудности — романтика.
И понеслось Лешкино воображение по сибирским таежным просторам. Жалкой и убогой по сравнению с ними выглядела теперь пятая бригада. И снова он — сильный, мужественный, смелый…
Наяву уловил перестук вагонных колес. Показалось? Нет, всамделишный перестук, тревожный, зовущий. Железная дорога, наверное, неподалеку…
Кто знает, в какую глухомань, может, до самого Северного полюса добрался бы Лешка под этот мотив, если б не Петруха. Вынес на улицу чурбак, уселся на него, растянул мехи гармони и заголосил под стать своему петуху:
Сразу растворились в степной дымке Енисей с Ангарой, распалось таинство тайги, и размашистый мир снова сузился до пятой бригады, в которой надлежало Лешке заняться уборкой железного хлама.
«Как бы не так…» — еще раз изрек юный философ, стягивая свитер и вышныривая глазами удобное местечко для солнечной ванны.
Показался дядя Вася с мотком алюминиевой проволоки на плече. Остановился перед Петрухой.
— Вот, — высвободил плечо от проволоки, — бригадир разнарядил заклепок впрок нарубить, чтоб без дела по бригаде не шастали.
Оба тяжело вздохнули. Выкатили со двора пару чурбаков, уселись поудобнее. Не торопясь, по принципу — что ни делать, лишь бы не работать, принялись рубить зубилами проволоку. Руки заняты одним предметом, а головы совсем другим — тем самым, что надежно хранится у Насти под замком.
Первым не выдержал дядя Вася. Руки его заметно подрагивали то ли от нетерпения, то ли со вчерашнего хмельного перебора. Но начал он деликатно, издалека. Он хорошо изучил Петруху. Голова у Петрухи что часы с кукушкой, если не довести стрелку до отметки, ни за что кукушка не хлопнет дверцей, не закукует. Но делать надо это осторожно, иначе все испортишь…
Пригревало солнышко, мирно тюкали молотками по зубилам дядя Вася с Петрухой, мирно разгребали мусор куры во главе с гордым петухом — выискивали червей. Неподалеку возился в песке ребенок — трехлетний Петрухин сын. Загорал на капоте Лешка, подстелив свитер. Ничто не сулило беды. Но, как говорится, большие несчастья происходят от малых причин.
— Хороший у тебя козел! — зевая, восхитился дядя Вася.
— А петух-то! Петух! Красавец! Какой шаг…