Отдаю должное темпераментности этого описания... Но дальше, дальше! Так эти разрушители старого, доброго мира действительно были атеистами?!
Да нет же!
Большевики, как ни старались, так и не смогли вытравить из народной памяти крепко осевшую на генетическом уровне веру в Христа. Только вера эта ушла в глубокое подполье!
Если это не чудо, то не испытание ли перед чудом?
Испытание-то не последнее. Грянула Великая Отечественная война, и сделалась Якутия одной из зон, куда ссылали “врагов народа”, недорасстрелянных чекистами. И что же? И этот удар судьбы не сделал сосланных сюда людей враждебными друг к другу, а вынесли они из общей беды приверженность к этому краю, ставшему родным. И сплочённость.
В центре современного жизнеописания — праздник якутского Нового года. На праздник собираются люди из ближних и дальних сёл: татары, немцы, белорусы, украинцы, буряты, русские (“всех не перечесть!”), тут соединяются национальные верования. Сплачиваются в общем христиански-языческом единении, какое веками мечталось русским людям, давая им силы выдерживать удары судьбы.
Вот это уж точно: чудо!
Заросшая тайгой, прокалённая морозами земля благоухает...
“Вдруг Анатолий, сразу и не поняв, что это наяву, взглядом сквозь плотную зелень лесной стены выхватил что-то белое-белое, очень похожее на парус...
Напряг зрение — и обрадованно понял: да это же заросли черёмухи... зацветшей в полную силу!”
Запах счастья, завоёванного бесконечным трудом.
Вот люди, добывающие это счастье: рабочие, как на подбор, статные, жилистые мужики...
— Ну, что, царица земли якутской, веди в свои владения! Участники Ысыаха и приглашённые гости... уже все собрались?
Якутское Новогодье... Праздник с непременными спортивными состязаниями... Молодые якуты, поощряемые зрителями, готовятся к прыжкам в длину без разбега и... влезают в мешки...
Юмор сопровождает патетику.
Мария, жена Анатолия Петровича, видя, что муж молчит, готова спросить: уж не случилось ли чего плохого? — и вдруг он начинает... петь!
“Заканчивается одна песня, тотчас начинается другая, и кажется, что целая поэма положена на музыку...”
Вот поэма, которая складывается у Переверзина в этом суровом краю:
Идет буран по меткам крови,
бежит олень — и волки вслед...
Земли якутской нет суровей
но и заветней — тоже нет.
Она — и дебри, и потоки,
весной сбегающие с гор.
Она растягивает сроки
зимы до самых летних пор...
Она гостей встречает щедро
а бьёт — так со всего плеча...
Отдаст свои в алмазах недра
и золотой запас ручья.
Из глубины поднимет рыбу,
нальёт кумыс на торжествах...
И не растает мёрзлой глыбой
в горячих, будущих веках.
Не суетой здесь каждый занят,
не мельтешеньем там и тут, —
здесь люди времени не знают,
здесь люди вечностью живут!..
Вечность... Судьба... Даже под ударами, неизбежными на этой горестной и счастливой земле.
Л. Аннинский
1
Белокурая женщина двадцати с небольшим лет, в элегантном, домашнем, сшитом из тонкого бархата халатике светло-жёлтого цвета, так идущем к её слегка смуглому, трогательно нежному лицу с тонкими, словно вырезанными мастерски скальпелем тёмными бровями-скобками, с сочными чувственными губами сидела на деревянной двуспальной кровати, аккуратно застеленной жаккардовым, светло-коричневым одеялом, в небольшой, но уютной, только что убранной до блеска спальне. Она держала в тонких изящных руках с длинными, как у одарённых музыкантов, пальцами пришедший с утренней почтой последний номер когда-то очень модного почти у всех советских женщин столичного журнала “Работница”. И, неспешно перелистывая страницу за страницей, с глубоким интересом рассматривала чертежи кройки понравившегося платья. В разрисованное льдистыми причудливыми узорами довольно широкое окно, выходящее на заснеженный, но вечно зелёный сосновый бор, вечернее, зимнее солнце всё скупее и скупее бросало тусклый, словно подслеповатый свет. С началом ранних синих сумерек, быстро сгущающихся до плотной непроглядности, белесый туман, повисающий на ветвях деревьев белыми клочками взлохмаченной ваты, говорил о том, что на дворе мороз к вечеру не только не ослабел с приходом ветреного февраля, а наоборот, словно решившись дать подступающей весне решительный бой, с каждым часом только крепчал и крепчал.