Однако в уютной небольшой двухкомнатной квартире от хорошо протопленной и аккуратно побеленной, умело сложенной из местного кирпича-сырца печки было тепло, только из самого низа углов, видно, строителями плохо проконопаченных, несло небольшим сквозняком. Сам дом представлял собой одноэтажное строение, рубленное, как исстари было заведено на русском Севере, в лапу из толстенных, чуть ли не в обхват, высушенных за несколько летних месяцев сосновых, словно вылитых из меди, с двух сторон окантованных брёвен, с двухскатной шиферной крышей, с крыльцом под тесовым навесом.
Вокруг дома возвышался метра на полтора невысокий, лёгкий штакетный забор с глухой тесовой калиткой, к внешней стороне которой был приколочен самодельный деревянный почтовый ящик с фанерной крышкой без какого-либо замка. Перед прямоугольными, высокими окнами, красиво обрамлёнными синими наличниками, с фасадной стороны дома, в узком, но длинном палисаднике из-под совсем недавно выпавшего, серо-белого снега выглядывали голые кусты чёрной смородины и боярышника, чьи крупные гроздья, всё ещё не склёванные снегирями и воробьями, на снеговом фоне, радуя вдохновенный взгляд, алели ярко, словно красные фонари в ночи. Видать, при установке в стенные проёмы оконных блоков строители, как ни утепляли коноплёй и мхом зазоры, всё же через них на улицу упрямо выходило тепло, незаметное для человеческого глаза, но тотчас почувствованное воробьями и синицами. И эти шустрые, смышлёные птицы ещё до наступления холодов над окнами между карнизом и стеной устроили несколько уютных, маленьких гнёзд, в которых успешно переживали жестокие морозы с воющими особенно сильно по ночам долгими вихрастыми вьюгами. Муж женщины, заметив спасительные пристанища милых его сердцу птах на высоких меднокорых соснах, стоявших в пяти метрах от дома, прикрепил два скворечника собственной постройки и каждое утро перед тем, как отправиться на работу, насыпал в них от души по целой горсти то золотистых зёрен овса, то ядрёной гречневой крупы. Может быть, поэтому птицам и не было никакого дела до мёрзлых ягод боярышника, как бы они сытно ни алели, матово переливаясь в блескучих солнечных лучах...
Неожиданно на улице раздался резкий, на морозе вдвое сильней звучащий стук по дереву, похожий на удар клювом дятла. Женщина посмотрела в сторону окна большими карими глазами, немного грустными, будто говорящими: “А счастье-то ведь было совсем-совсем рядом, на расстоянии протянутой руки, но опять, к сожалению, ускользнуло по воле Божьей...” Стук, однако, не повторился, и она снова вернулась к своему увлекательному занятию, одному из немногих увлечений, что были ей доступны в этом старом посёлке лесозаготовителей и крестьян, а также охотников, ещё хорошо помнящем опального писателя Короленко, останавливавшегося по дороге к месту своей якутской ссылки на ночлег в одном из окраинных домов, стоящем на высоком левом берегу величественной, всегда полноводной реки Лены.
Женщина была на четвёртом месяце беременности — в её чреве зарождалась новая человеческая жизнь. Ощущение этого каждой клеточкой тела и души наполняло её сознание лучезарным светом умиления, а сердце от радости заставляло сладко замирать. Дело в том, что она, к своему глубокому огорчению, за последнее время тяжело пережила несколько выкидышей и порой, впадая в отчаяние, стала горько думать, что никогда не сможет иметь ребенка, лишится возможности испытать самое великое женское счастье. Но в этот раз плод укрепился настолько, что врачи выписали её из районного роддома, где она лежала на сохранении.
Наконец, женщина, оставшись довольна своим выбором кройки платья, которое решила как можно скорее заказать в местном ателье, закрыла журнал и мечтательно представила, как же она будет красиво, даже обворожительно выглядеть в нём. И подняла голову, чтобы посмотреть на себя в зеркало-трюмо, стоящее на против. От резкого движения головы её каштановые, густые, вьющееся волосы рассыпались и упали на по-детски худенькие и потому кажущиеся ещё трогательнее плечи. “А что, — подумала она, вглядываясь в своё лицо, — беременность ничуть не сказалась на моей молодой красоте. Я по-прежнему свежа, солнечна, с той чарующей магией нежности, которая заставляет мужские сердца мгновенно вспыхивать, как сухая хвоя на летнем ветру, огнём восхищения, а незнакомых женщин с самолюбивой, саднящей завистью долго смотреть вслед. Ну, вот и хорошо! Ну, вот и замечательно!..”