Внезапно я его спросил, верно ли, что 9/22 января был план застрелить Государя при выходе его к народу. Гапон ответил:
— Да, это верно. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нем гораздо позже. Это был не мой план, но Гутенберга… Господь его спас…
Больше всего Гапон говорил о Гутенберге. В его изображении Гутенберг играл главную роль в революционном движении. Он был руководителем боевой организации. Но в глубине своего сердца он потерял веру в победу революции. За крупную сумму он, наверное, будет готов предать революционеров. Так говорил Гапон.
Все это уяснило мне, что Гапон просто болтает вздор. Нет сомнений, что он готов все и всех предать, но — он ничего не знает. Мое впечатление укрепилось: это — неопасный враг, бесполезный друг.
Мы беседовали около двух часов. На 11 часов вечера было назначено мое свидание с Дурново, которому я должен был доложить об этой беседе. Я поднялся к выходу. Гачковский хотел меня удержать, сообщив, что он только что заказал шампанское. Я отказался и ушел.
На прощанье я в первый раз поймал взгляд Гапона. Он хотел узнать, какое впечатление он произвел на меня. Он знал, что от меня зависит, состоится ли его сделка с полицией.
Я прямо отправился к Дурново и заявил ему в категорической форме:
— Укажите Гачковскому, что необходимо прекратить все его усилия. Гапон не стоит ни одной копейки.
Узнав от меня, как протекала наша беседа, Дурново согласился с моей оценкой. Он хотел, чтобы я в присутствии Гачков-ского высказал свои окончательные впечатления. Мы встретились вместе. Гачковский был чрезвычайно недоволен:
— Я старше вас и имею большой опыт, — сказал он. — Как можете вы утверждать, что этот план никуда не годится, в то время как я считаю его серьезным?
На этот раз Гачковский одержал верх. Дурново почувствовал себя связанным. Он знал, что боевая организация преследует его по пятам. Поэтому он решил опыт с Гапоном продолжать и сказал Гачковскому:
— Итак, действуйте, как считаете правильным, — но только скорее, возможно скорее!
Действительно, подготовка покушения на Дурново шла полным ходом. Будучи постоянно информированным о грозящей министру опасности, я выполнял чрезвычайно неприятную задачу запрещать ему выезды из дому и напоминать о необходимости соблюдать осторожность. Однажды вечером я позвонил ему и советовал отказаться от намеченного им визита к приятельнице, так как я имел все основания считать, что террористы его в этот вечер подкарауливают. Дурново пришел в неописуемый гнев. По телефону он кричал:
— Черт возьми, ведь я уже ужин заказал!
Но так как я, в случае выполнения им намеченной вечерней программы, снимал с себя всякую ответственность, Дурново в конце концов остался дома.
В то самое время, когда боевая организация готовила покушение на Дурново, Гапон вступил в переговоры с Гутенбергом, суля ему золотые горы, если он перейдет на сторону полиции. Как я и предполагал, это предприятие не увенчалось успехом, но я не предвидел, что для Гапона оно так катастрофически закончится. Гутенберг сделал вид, что он готов принять предложение Гапона. Тотчас же после первого разговора с Гапоном он уведомил центральный комитет партии социалистов-революционеров, что Гапон стал агентом полиции. Центральный Комитет вынес Талону смертный приговор и возложил выполнение его на самого Гутенберга. Он должен был заявить о своей готовности встретиться с Гачковским в присутствии Гапона и при этой оказии убить обоих.
Один из моих агентов доложил мне в наиболее существенных чертах об этом плане двойного покушения — на Гачков-ского и Гапона. Я позвонил Гачковскому и осведомился, насколько двинулся вперед Гапон со своей работой. Гачков-ский ответил:
— Дело идет хорошо, все в порядке. Как раз на сегодня условлена моя встреча с Гапоном и Гутенбергом в ресторане Контана. Хотите и вы прийти?
— Нет, я не приду, — сказал я, — и я советую также вам не ходить. Мои агенты сообщили мне, что на вас организуется покушение.
Гачковский:
— Но… как можете вы этому верить? Прямо смешно!