— Ты же выписала квитанцию, я сама видела…
Она засмеялась:
— Дурочка! — Сунула мне в халат деньги. — Все очень просто. Цветочнице я писала квитанцию без адреса и фамилии, а этой костлявой щуке по всем правилам на том же бланке, — значит, одна квитанция механически исчезает, туфли уже получены и проверить ничего невозможно. Дважды два четыре, понятно?
Кажется, у меня было глупейшее лицо. Вера смеялась до слез.
А я вспомнила бабушку Кораблевых — я часто ее вспоминала. У бабушки на раздаче оставался хлеб в блокаду. Скажем, она недодавала по крошке. Крошкой все равно не наешься.
— И часто… ты… это… делаешь?
— Что ты! Часто нельзя. Но на десятку в день натягиваю. Разве худо?
— Врешь?!
Она вынула платок, вытерла слезы, опять поглядела на мое глупое лицо.
— Только молчи! Ты как-нибудь меня заменишь. Может, я в отпуск уйду. Тебе же деньги нужны. И потом я твоя должница. За Игоря.
— А дядя Митя?
Я вдруг поняла, как боюсь, чтобы она не сказала о нем худого.
— Чего Митя?! — она отмахнулась. — Он же философ! Он сыт уважением, которое ты ему оказываешь.
В мастерскую вошел военный.
— Иди, — приказала она мне. — И скажи тете спасибо!
Я положила трешку обратно. Она смела деньги в стол, даже не моргнув глазом. Потом я подмела полы в мастерской, сидела с дядей Митей, что-то говорила Вавочке, и, когда они спрашивали, что со мной, я отвечала: заболеваю, жуткая головная боль у меня началась.
Вавочка несколько раз подходил ко мне. Я уже привыкла к его вниманию, теперь мне казалось, что вроде бы так и нужно.
Потом мы шли вместе к дому, и он несколько раз спрашивал, что у меня случилось. Я не могла ему сказать, не хотела.
Он осторожно положил руку мне на плечо, я не сбросила, мне было даже теплее, что ли, — вот рядом идет человек, которому я нравлюсь, который ко мне относится как-то по-особенному с первого дня работы…
— Можно, я к тебе зайду? — нерешительно попросил он, когда мы остановились у дома.
Мне не хотелось его обидеть, и я скорее попросила, чем объяснила причину:
— Понимаешь… мне очень нужно побыть одной.
Как легко честному человеку жить на свете! Встает, умывается, идет на работу, делает свое дело. И вдруг этот честный человек оказывается перед фактом, за которым должен последовать поступок. Действие. Личная смелость. Вот тогда ты и думаешь — возможно ли для тебя такое? Что твоя честность — образ жизни, факт поведения? Умение спрятаться, отвернуться от худого? В конце-то концов, на улицах мы обходим канавы, полные грязи, разве нельзя и здесь так же…
Я лежу на кровати, разглядываю подтек на потолке, замысловатый узор. Даже звонок в дверь не срывает меня с постели, мне лень двигаться. Я думаю, что это наверняка Вера.
Потом все же встаю, иду открывать, пропускаю Веру в комнату, а сама залезаю под одеяло.
— Ты чего? Заболела?
— Так что-то…
— Слушай, — говорит она вроде бы шутя, вроде бы ничего не случилось, — я же тебя разыграла с этой трешкой, а ты сразу полезла в бутылку…
Она хохочет.
— Ты железный человек, положительный образ, даже не подозревала, что ты такая. Поглядела бы на себя в ту секунду… — Она даже вытирает слезы от смеха. — ОБХСС! Уголовный розыск!
Она еще что-то там порет, а мне безразлично. Я думаю, что мне лучше уйти с этой работы. Не хочу быть немым свидетелем ее деятельности. А если сказать? У меня нет фактов. Она несомненно уже свела концы с концами.
— Ладно, — говорит Вера, — я так просто. Зашла на секунду. Не было у меня никакого дела. Давай лучше приходи к нам. Мать собиралась печь что-то. Мои тебя любят.
Она протягивает мне руку, но я свою так и не вынимаю из-под одеяла. Тогда Вера замахивается и слегка ударяет меня по животу, вроде бы прощается.
— Не вставай! — кричит она от дверей. — Лежи, кулема! — Выходит на лестницу и перед тем, как захлопнуть, говорит: — Чао!
А мне еще хуже, чем было. Я противна себе за то, что приходится иметь с ней дело, что я не смогла ничего ей сказать, вернее, могла бы, да вот упустила время.
Может, я поспала немного? Хлопнула дверь лифта. Если Вера, то не открою. Придумываю лихорадочно причину.
— Кто?
— Я.
Узнаю Ларису.
Входит. Смотрит на меня с удивлением.
— Ты что — заболела?
— Так, настроение.
Она занята какой-то своей проблемой.
— У меня к тебе просьба, — говорит быстро, без особых объяснений. — Кроме тебя, никто этого не может. Нужно побыть с дедом. С Федором Николаевичем. Скрывать не хочу: Володя должен со мной поехать.