Стасик все глядел в лупу. Он понимал: опыт вышел, но радости не было.
«Устал! — подумал он. — Страшно устал… Пора домой».
…Были сумерки. Стасик медленно добрел до набережной и уселся на парапет рядом с каким-то рыбаком. Метрах в десяти на волнах раскачивался зеленый круг луны, и зеленые световые дорожки фонарей бежали параллельными прямыми глубоко в воду. Волны подбрасывали луну кверху, сворачивали в рулон, старались выкатить на берег.
По мосту с ревом прошла «скорая помощь», потом такси, еще такси. Машины мчались с огромной быстротой, старались обогнать друг друга. Справа, в километре от него, тяжело поднимались связанные в металлическом сплетении половины Дворцового моста.
Стасик чувствовал дыхание города. Был един с его движущимися машинами, разламывающимися мостами, камнями набережных. Он жалел спящих, — люди обманывали себя, думая, что отдыхают. Это отдыхал он, шагая по Кировскому мосту, громко стуча каблуками, словно стражник, охраняющий город. Да он и был хозяином города, владельцем радости, золотого ключика от Петроградской стороны, Марсова поля, всего, где только проходил.
Под ним плескалась Нева, а слева шелестели листьями петровские деревья Летнего сада.
Красный фонарь на мосту вылупил свой глаз и, не мигая, рассматривал прохожего.
Стасик пересек дорогу, оглянулся.
— Сим-сим, отворись! — сказал он.
И вдруг зашевелился Кировский мост, вздохнул, напрягая каменную грудь, и потянул остов, разрывая провода электрической сети.
«А мне здорово повезло!» — неожиданно подумал Стасик.
— Мне здорово повезло! — крикнул он мостам.
Где-то вблизи играла музыка. Он огляделся. Какой-то тип бродил по набережной с транзистором.
— Приятель! — закричал Стасик. — Ты потерял свою девушку?
— Я ее нашел, — засмеялся парень с транзистором. — Слышишь ты, я нашел девушку!
— А я нашел фермент! — крикнул Стасик.
— Ты сумасшедший? — спросил парень.
— А как же! — захохотал Стасик.
В нем вдруг заплескалась радость, как Нева в этой ночи, и луна показалась зеленой точкой в Мировом океане, на перекрестке тысяч световых лет, уходящих в бесконечность. Он не мог больше выдерживать один всю навалившуюся на него радость, подбежал к телефонной будке и быстро набрал помер Палина. Гудок, два, три… Почему не снимают трубку? Может, нет дома? Он повесил трубку и набрал номер Тани. Никто не подходил.
«Черт побери! — сказал Стасик. — Все нужные люди переселились в соседнюю галактику!»
Он посмотрел на часы. Было половина четвертого.
Он засмеялся, сообразив, что уже утро, и сразу услышал хриплый и недовольный голос Таниного отца.
— Алло? Алло?
Стасик улыбался, не зная, что сказать отцу в четыре часа ночи.
— Алло? — в третий раз сказал отец и дунул в трубку. «Интересно, для чего он дует? — решал Стасик, улыбаясь. — Надеется сделать дырку в проводе?»
Он тоже дунул.
— Что? — спросил отец.
— Гав! — пролаял Стасик довольно мирно.
— Что? — переспросил отец.
— Гав-гав! — повторил Стасик.
— Хулиганы, — объяснил отец домашним, окружившим его.
— Дай, я послушаю. — Он понял, что это Таня. — Может, помехи?
— Хулиганы, — сказал отец. — Я не буду вешать трубку, а ты беги в автомат и проси милицию проверить номер.
— Алло, — наконец сказала Таня.
Было слышно, как затихают в коридоре шаги отца.
— Гав! — ласково сказал Стасик.
— Я тебя поздравляю, — сказала Таня. — Кажется, все хорошо. Опыты вышли.
— Рррр-гав, — подтвердил Стасик.
Он положил трубку и запел серенаду Дон-Кихота. Он шел по городу и каждый раз, проходя мимо автомата, останавливался на минуту, подавляя искушение позвонить шефу.
Глава седьмая
Мама суетилась, подкладывала в тарелку еду и все время вздыхала.
— Похудел. И что-то в тебе изменилось.
Я кивал, улыбался глазами, раздувал щеки, вот, мол, не могу ответить, рот занят.
— Колючий, — сказала мама, — как отец после дежурства.
Я опять вспомнил о смерти тети Они, но ничего не сказал матери. Пусть пока не знает об этой беде.
— Как это можно не спать ночами? Вот и отец был таким. Он мог работать сутками.
…Во дворе нашего дома ничего не изменилось. На скамейке сидели пенсионеры. Я подошел к бывшему управдому, семидесятипятилетнему старику, тот поднялся, чтобы поприветствовать меня.
— Приехал? — спросил управдом. — А Анатольевна жаловалась, что тебе не вырваться даже на неделю.