— Какая у тебя беременность?
— Пять месяцев. — Она говорила спокойно, будто перед ней был не друг отца, а врач консультации.
Он передохнул.
— Что же я скажу папе?
Она отвернулась.
— Ничего.
От растерянности он заговорил как-то торжественно и громко:
— Подумай, Света, неужели твой отец не заслужил правды?!
Она молчала.
— Нет, нет! — настаивал Евгений Данилович. — Посоветуй, как мне быть?
— Чего вы пристали! — огрызнулась Света. — Знают они.
— Знают?! — поразился Евгений Данилович. — Но папа сказал: ты больна. Мы вместе ехали, разговаривали, он бы мне намекнул…
Она ухмыльнулась.
Евгений Данилович опустил глаза. Он не мог придумать, что бы еще спросить у девочки, покраснел от неловкости.
— Как же это случилось, Света?
— Как у всех, — в ее голосе была ирония.
Евгений Данилович окончательно растерялся. Он привык иметь дело с больными, которых спасала его решительность, но здесь, в дачной комнате, перед ним лежала дочь друга, девочка, и он, невольно теряясь, робел перед ней, чувствуя свою старомодность и неопытность.
— Ну хорошо, — забормотал он. — Тогда ответь, чего хотел от меня папа?
Она пожала плечами.
— Папа говорит: «Сюся для нас последний шанс, Сюся поможет».
Ему было неприятно, что Света вторглась в их прошлое, назвала школьным прозвищем, но он тут же отмел эту мелочь. Другая, более крупная обида, задевшая его как врача, захлестнула Евгения Даниловича. Он конечно же понял, о чем речь, и все же отчего-то переспросил:
— Чем же я могу помочь, Света?
Она с удивлением поглядела на него и… вдруг улыбнулась, словно бы пожалела этого стареющего недотепу.
— Но отец?.. Отец твоего будущего ребенка хоть взрослый?
— Десять классов закончил.
Евгений Данилович был ошарашен. И хотя глупо было это приглашение на дачу, мелка и отвратительна Петькина хитрость, но требовать логики в подобной ситуации было, наверно, жестоко.
Он распахнул дверь — Петр стоял у окна, ждал. Встретился с Евгением Даниловичем взглядом, поморщился.
— Дрянь девчонка! — с болью сказал Петр.
Отвел Евгения Даниловича на кухню, прикрыл дверь.
— Тебе поесть нужно. С дороги. Да и Вовка, наверное, не обедал. — Открыл форточку, крикнул: — Вова!
Евгений Данилович присел сбоку за кухонный стол.
— Значит, все так? — осторожно спросил Петр. — Пять месяцев?
Евгений Данилович кивнул.
— И сделать уже ничего нельзя?
— Можно сделать, — не сразу сказал Евгений Данилович.
Петр подался вперед.
— Сюся, дорогой! Такое не забывается!
Евгений Данилович чуть отстранился, как бы предупреждая Петьку.
— Не так сделать, как ты думаешь, — сказал он. — В этом я пас. Поговори с парнем, с его отцом, с матерью. Ничего страшного, если мальчишка женится, восемнадцать лет — уже взрослый.
Он увидел, как слиняла улыбка с Петькиного лица.
— Возьми моего Севку, — продолжал убеждать Евгений Данилович. — Взял жену с ребенком, она на три года его старше. А мальчишка прекрасный. Мы его любим, балуем. И чем больше вместе, тем сильнее привязываемся к нему. Уедут — будем скучать.
— Не уедут, не уедут, — механически повторил Петр, явно раздумывая о своем. И вдруг крикнул: — Но пойми, это же сын моего шефа! Как, как с ними говорить?! Шеф все знает. И молчит, стерва.
Поднялся, открыл холодильник, достал банку с кислой капустой, потом большую суповую кастрюлю. Зажег конфорку и поставил кастрюлю на плиту.
— Сюся! — не поворачиваясь, с силой сказал Петр. — Помоги, Христом-богом прошу, есть всего один выход…
— Нет, — резко сказал Евгений Данилович, делаясь, как бывало в клинике, холодно-неприступным.
Вошел Вовка, сел за стол. Молчаливое напряжение взрослых, видно, его удивило, он осмотрелся. И отец, и его приятель глядели хмуро.
— Тяжелая больная? — осторожно спросил Вовка.
— Не дай бог, Вова, так человеку болеть, — вздохнул Петр.
— Жаль.
Петр бренчал ложками в кухонном столе, поставил большие тарелки перед Евгением Даниловичем и Вовкой.
— Я супу не хочу, — отказался Вовка. — Мне бы капустки.
— Это отчего же?! — возмутился Петр. — Суп отменный. Гороховый. С корейкой. Жена варит прекрасно.
Евгений Данилович опустил глаза — ни Петр, ни Вовка не вспомнили о совпадении.
Вовка вонзил вилку в капусту, стал накладывать на тарелку.
Петр открыл бутылку сухого, налил Евгению Даниловичу.