— За мамино здоровье.
— Э-э! — сказала Юлька и погрозила пальцем. — Уже ела… Давай-ка ты…
— Это несправедливо, — сказал Кулябкин, но ложку облизал, поднялся. — Теперь каждый будет заниматься своим делом, ладно?
— Какие у тебя дела?
— Разные. — Он увидел интерес в глазах дочери и объяснил: — Хочу почитать одну книжку.
— Тогда почитай вслух.
— Тебе будет непонятно. Это про болезни.
— Про болезни, — разочарованно протянула Юлька. — Но ты же все знаешь.
— Как это все? — почти возмутился он. — Все никто не знает. У меня был больной на прошлом дежурстве, и я не очень-то в нем разобрался.
— Значит, он умер?
— Нет.
Он сел за стол, раскрыл книгу и стал читать. Юлька следила за ним.
— Не понимаю, — сказала она. — Если не умер, значит, ты его вылечил.
— Вылечил, — согласился Кулябкин.
— Чего же читать?
Он вздохнул, перевернул страницу и что-то подчеркнул карандашом.
— Боря, — окликнула Лида. — У Юльки остался пенициллин на вечер? Придет сестра…
— Нет.
— Ну вот, — сказала она. — Опять мне приходится думать обо всем. Сходи уж, сделай милость.
Он поднялся.
— Двух слов не могу связать сегодня, — пожаловалась Лида, пока он одевался.
Борис Борисович открыл дверь.
— И не задерживайся нигде! — крикнула она вдогонку. — Помнишь, что тебе сегодня раньше на работу?
На улице оказалось прохладно. Резкий ветер погнал с шелестящим шумом и хлопаньем газету. Жалобно поскрипывал над Кулябкиным фанерный флажок автобусной остановки.
Несколько человек пенсионного возраста трусцой прогарцевали мимо — «бегом от инфаркта». Кулябкин проводил их ироническим взглядом.
Он шел к Среднему проспекту наискосок, дворами, к маленькому, старинному дому-развалюхе, где испокон веков ютилась аптека. «Четыре случая, — думал он, — и вся работа. Даже неловко. Нужно рассказать, как было. О каждом больном. Я всех помню. Но Васильев, конечно, будет недоволен…»
Он миновал вереницу аптечных окон, зачем-то перечитал рекламу «Пользуйтесь патентованными средствами», пересчитал большие, как пушечные ядра, витамины — они бутафорской горой возвышались в следующей витрине, — раскрыл тяжелую аптечную дверь. «Покажу кардиограммы до и после кислорода. В конце концов, я зафиксировал факт, это неоспоримо. А выводы пусть делают сами…»
Он забыл на секунду, зачем оказался в аптеке. «Если и делать выводы из моих наблюдений, то только один: как мало мы знаем…»
Какой-то мужичок в заляпанной белым рабочей спецовке переходил от витрины к витрине, читал названия лекарств, медленно шевелил губами.
Высокая стройная блондиночка фармацевт стояла в стороне и безразличным потухшим взглядом глядела куда-то сквозь стены.
Борис Борисович протянул рецепт.
Девушка взяла бумажку, наколола ее на металлический стержень, сказала: «Рубль в кассу» — и тут же выложила флаконы на прилавок.
— Мне бы от живота, — пожаловался мужичок. — Сальца поел на ночь. Как утром взяло, так и крутит.
— «Крутит» для меня не диагноз.
— Не болит, — разъяснил мужичок, — а тоскует.
— Возьмите салол с белладонной, — вмешался Кулябкин. — Должно помочь. И рецепт не нужен.
— Можно? — спросил мужичок у девушки.
— Ваше дело, — отрезала она. — Я за чужие советы не отвечаю. Платите три копейки.
И бросила на прилавок картонную коробочку.
Лифт спускался. Показался шланг, потом плавно проплыла кабина.
Дверь открылась.
Борис Борисович поднял глаза и увидел женщину. Из светлого пространства лифта она собиралась переходить к нему, в темноту. Стало тревожно, и он отступил.
Дверь захлопнулась, и лифт плавно пошел наверх.
— Таня, здравствуй, — наконец сказал Кулябкин.
Теперь он различал только матовый силуэт ее лица.
— Боря? А Лида сказала, что ты дежуришь…
— Я дежурю, — торопливо подтвердил Кулябкин, — но только позже…
Он понимал причину Лидиного обмана и старался быстрее прекратить этот разговор.
— А ты — что? Кто-то болен?
— Папа.
— Конечно, конечно, — сказал Кулябкин. — Я приду, раз нужно. У меня еще много времени. Я сейчас же приду к тебе, не волнуйся. Вот только снесу лекарство Юльке.
— А что с ней? — тревожно спросила Таня.
— Теперь лучше, — сказал Кулябкин.
— Я понимаю, — виновато сказала Таня. — Понимаю, как ты занят. Может, не стоит?
— Что ты, что ты, — он прикоснулся к ее руке. — Я обязательно буду.