Кулябкин подумал и кивнул.
Учительница отодвинула маску, поглядела на Верочку и Юрашу.
— Шприц, надеюсь, стерильный?
— Надеюсь, — сказал Юраша.
— Удивляюсь, — шепотом говорил Юраша. — Как это у Бориса Борисовича хватает терпения ее слушать. Плюнул бы да уехал.
— Что ты, — сказала Верочка. — С ней хлопот потом не оберешься. Жалоба будет быстрее, чем мы доедем до станции.
— О чем шепчутся ваши фельдшера? — подозрительно спросила учительница. — Покажите ампулу. Я хочу знать, что мне вводят.
— Покажи, — приказал Кулябкин.
Она взяла ампулу, повертела перед глазами.
— Правильно, — успокоилась она. — Только, пожалуйста, в руку.
— Нет, — решительно сказал Юраша. — Вам придется перевернуться.
Она вздохнула и начала медленно поворачиваться на живот.
В учительскую снова заглянул директор.
— Закройте дверь! — крикнула ему она. — Меня лечат!
Она сморщилась, ожидая укола.
— Ой! — вскрикнула учительница и тут же произнесла: — Жаль, молодой человек, что вы не у меня учились.
..Уже все кулябкинские ошибки были исправлены, «ни» зачеркнуты, а сверху стояли необходимые «не».
— Теперь, — попросила Жаба, — давайте дадим характеристику второму предложению. Кто хочет?
Все стихли.
— Может, ты что-то скажешь, Филенков? Исправляй двойку.
— Это простое, распространенное, повествовательное, полное…
— Еще?
— Определенно-личное! — с места крикнул Федоров.
— Хорошо сегодня работаешь, — похвалила Жаба. — Давай так дальше. Теперь, если хочешь пятерку, разбери по членам.
— Подлежащего здесь нет, — уверенно начал Федоров. — Оно подразумевается. Сказуемое — могу.
— О-о! — застонала Жаба. — Ты испортил себе отметку. Кто поможет? Селезнева? Давай, умница, давай, хорошая.
Маленькая солидная Селезнева затараторила:
— Сказуемое — «не могу не думать». Составное глагольное, взятое в отрицательной форме. «Про тебя» — дополнение. Косвенное, потому что предлог «про».
— Правильно, — согласилась Жаба. — Про кого? Про тебя. Так, Денисова?..
— Вам легче? — спросил Кулябкин.
— Очень болит, — пожаловалась учительница. — Ваш мальчик совсем не умеет колоть.
— Ну и мымра, — забормотал Юраша.
— Да уж, — согласилась Верочка.
Она приняла кислород от больной, закрыла врачебную сумку.
Кулябкин поднялся.
— Вы меня не отвезете домой? — спросила учительница.
— Вам нужно еще полежать.
— Я вызову такси, — поторопился директор. Он опять вошел в кабинет. — Я вас провожу…
— Видали? — сказала учительница. — Вначале издеваются над человеком, потом вызывают «скорую помощь», а теперь хотят увезти на такси.
Она приподнялась на локте.
— На такси я могу уехать и за свой счет. Позаботьтесь лучше о путевке.
Она упала на диван и несколько секунд пролежала неподвижно, скорбная, с «печатью смерти» на лице. Потом открыла глаза и торжественно произнесла:
— Езжайте, товарищи!
Они возвращались на станцию усталые, молчаливые и будто бы разобщенные своими мыслями. Особенно грустным казался Кулябкин.
— Противно, — сказала Верочка. — А попробуй не полечи, больной всегда прав, такой лозунг.
— Прав Сысоев, — сказал Юраша.
— И это противно, — сказала Верочка.
— Противно, если и теперь нам не дадут съесть пельмени.
— Разве это будут пельмени! — вздохнул Володя.
— А я теперь, пожалуй, съел бы и сырые, — признался Юраша.
Машина развернулась во дворе. Володя выключил зажигание, поглядел на неподвижного, задумавшегося Кулябкина, сказал ему:
— Приехали, Борис Борисович.
Верочка и Юраша уже выскочили из машины, подходили к дверям.
— Ко мне должны прийти… — виновато сказал Кулябкин, останавливая Володю около двери. — Так если пришли, то, может, я возьму у тебя туфли… ненадолго.
— Ну, это уж издевательство, — возмутился Володя. — То надень, то сними, сами же обещали…
— А в таком виде разве удобно? — спросил Кулябкин.
— Главное, чтобы ногам было удобно, — уверенно сказал Володя.
— Вас давно ждут, — сказала диспетчер Кулябкину.
Он вздохнул, поискал глазами шофера, но Володя повернулся спиной.
Борис Борисович потоптался в нерешительности, махнул рукой и пошел наверх.
Сысоев сидел против Тани и почтительно слушал ее.
— Боря, — сказала она, — а я боялась, что не дождусь… Хорошо, что твой друг был так любезен…
Сысоев едва заметно улыбнулся и встал.
— Ну? — спросил он. — Каков вызов? — И тут же расхохотался, заметив смятение в лице Бориса Борисовича. — Что? Давал валерьянку?