Теперь он лежал один в комнате. Тело его будто бы остывало, тишайше тюкало сердце, ныли суставы, но это была не боль, а далекий отголосок боли, словно где-то в глубине все еще давала о себе знать старая рана.
Обед принесли в палату. Федор Федорович поглядел в тарелку, но к еде не притронулся — не было аппетита.
Санаторный доктор, все такой же веселый и бодрый, пришел к нему, громко поздоровался, удивился, как это люди умудряются так прекрасно выглядеть в свои восемьдесят лет, достал стетоскоп.
— Давление, как у мальчика, — позавидовал он Федору Федоровичу. — Да и сердце — прелесть!
— Но слабость…
— Слабость?! У кого теперь нет слабости! Напрыгались, наскакались, а это, простите, расплата.
Миша нервничал в коридоре, а когда доктор, все такой же быстрый, вышел из палаты и припрыгивающей походкой не слишком озабоченного своей санаторной жизнью человека, словно сам был тут отдыхающим, помчался в ординаторскую, Миша догнал его.
— Ну как Федор Федорович? — спросил он.
Доктор остановился, смерил ироническим взглядом молодого человека.
— Прекрасно! — сказал он. — По-моему, прекрасно!
— А может, ему лекарства?
— Ну что ж… Выпишите ему лекарство.
— Я не врач, — виновато сказал Миша, понимая, что он несколько обижает доктора своим недоверием.
— А я, увы, врач, — строго сказал доктор, преподав Мише урок скромности.
Весь день к Федору Федоровичу приходили в палату знакомые по санаторию, больше пенсионеры или соседи по столу, давали советы. Федор Федорович бодрился, отвечал, что здоровье у него замечательное, пульс и давление, как у молодого, только слабость.
Заснул Федор Федорович поздно ночью, и в какой-то момент привиделось ему нечто странное, будто он и есть фикус.
Он застонал. Миша, оказывается, уже стоял рядом, тревожно глядел на него.
— Сон тяжелый, — признался Федор Федорович. — Опять фикус.
— А вы думайте о другом. Вы же видели, что фикус здоров.
— Видеть-то видел, а волнуюсь. Если бы еще съездить…
— Куда вам, — возмутился Миша.
Он лег на свою кровать, повернулся к стенке. «И ведь не убедишь, не уговоришь человека, — думал Миша, — придется через пару дней самому съездить…»
Солнце с утра было жаркое, тяжелое. В городе после взморья казалось совершенно невыносимо. В переполненном раскаленном трамвае стояла тягостная духота. Слава богу, дом Федора Федоровича близко, минут пятнадцать езды. Миша вошел в парадную и впервые облегченно вздохнул: здесь было прохладно, хотя и пахло краской. Шел ремонт. Ступени покрывал слой мела.
Миша взбежал на второй этаж и в нерешительности позвонил.
Глазастая девушка в спортивном костюме возникла перед ним — он сразу понял: Катя. Брюки и рукава у Кати были закатаны, синяя трикотажная кофта плотно облегала грудь, и Миша на недолгую минуту слегка оробел, забылся, молча глядел на девушку.
— Вы из бюро добрых услуг? — спросила Катя, откидывая мокрую прядь со лба, но волосы тут же упали ей на глаза. Тогда Катя вытянула губы и подула, отчего волосы слегка взлетели.
— Нет, я от Федора Федоровича.
Она тут же заулыбалась, о чем-то вспомнила.
— Ага, вы за очками. Я так и знала, что он за ними пришлет. — Она бросила к Мишиным ногам тряпку и побежала по коридору. — Только вот не помню, куда же я их спрятала, разве во время ремонта найдешь.
Миша постоял в дверях, подумал: «Очки так очки, мне лишь бы на фикус взглянуть» — и вошел.
Чистая, выбеленная и оклеенная новыми обоями комната была загромождена мебелью. Перевернутые и поставленные друг на друга стулья, целый частокол ножек встретил Мишу. Дальше стояли шкаф, сервант, горка, железная кровать, а за всем этим в углу виднелась высокая кривая ветвистая палка. «Фикус! — с ужасом понял Миша. — Что же сказать Федору Федоровичу?»
Он шагнул к окну. В щелочку между шкафом и горкой разглядел он большую залитую мелом кадку. Обрывки обоев и куски штукатурки покрывали землю, и среди всего этого сора Миша увидел листья, такие же белые, заляпанные мелом, они валялись и в кадке, и рядом с ней. Несколько штук безжизненно висело на кривых ветвях.
Вошла Катя, услышала вздох за шкафом, заглянула туда.
— Вы наш баобаб смотрите? — засмеялась она. — Дедушкина реликвия. Погиб на боевом посту.
Она протягивала Мише футляр с очками.
— Как погиб? — переспросил Миша. — Что же теперь делать?
— Погиб и погиб, — отмахнулась Катя. — Он у меня вот где сидел, — она чикнула ладонью по горлу. — Да сами посудите, приходят ребята, удивляются, зачем мы это чудище держим…