Астматик вытащил ингалятор, покачал воздух. Что-то действительно в нем было знакомым.
— Мы где-то встречались? — возобновил разговор астматик, разглядывая Ильина. — Вы не врач?
Ильин пожал плечами. Бедняга, видно, так натаскался по поликлиникам, что ему чудятся только такие встречи.
— Врач.
Он снова уставился в окно. По шоссейке мчался шустрый автобусик, пытался не отстать от них.
— Я к людям на дорогах не пристаю, — виновато сказал астматик, — но вы кого-то мне напоминаете…
Он сделал нелепый жест: дернул себя за кончик носа, лицо его исказилось, и Ильин вдруг сказал:
— Чухин?!
Он произнес фамилию неуверенно, чуть ли не шепотом, но астматик поднялся и тут же сел.
— Да… — бормотал он. — Чухин… А ты? Вы…
Он уже понял, что с ним едет кто-то из однокурсников. Вот уже почти четверть века, как они разбрелись по свету. Кто же это мог быть?
Неожиданность вылечила его лучше лекарства.
Ильин хотел было признаться, но Чухин, Мишка Чухин, жестом остановил его — это было предупреждение не спешить, просьба дать вспомнить.
— Давай, давай, — смеялся Ильин. — Тридцать вторая группа…
И вдруг Чухин навалился на Ильина, сжал в объятиях:
— Володька! Ильин!
Бабка с цветами отодвинулась — Чухин едва не поломал ей всю красоту.
— Господи! — кричал Чухин. — Здесь? Да как же?!
Они глядели друг на друга счастливыми глазами. Вот радость! Будет что рассказать дома. Приехал на Север и в пригородном поезде встретил… Чухина, Мишку.
Ильин представлял, сколько будет вопросов. Ребята-однокурсники часто заходят к нему в министерство, среди них есть и профессора, и главные врачи, и заведующие горздравами. Раз десять в год Ильин кого-то видит, каждому будет занятно услышать о Мишке.
Изменился Чухин здорово. Полысел, усы обвислые, но глаза вроде бы те же.
— Ха-ха-ха! — покатывался выздоровевший Мишка. — А ты жирнячок! Какую мозоль отрастил! Уж не рожать ли собрался? Кило на сто потянешь! Тебе трусцой бегать, у вас в Москве условий поди нет. Давай переезжай к нам. Я тебя на шоссейку выведу, и чеши сто километров, ни одна собака не встретится. Похудеешь.
Ильин тоже хотел поиздеваться над худобой Чухина, но воздержался — астма кое-что объясняла.
— Ну?! — кричал Чухин, нетерпеливо толкая Ильина в плечо. — Говори! Кто есть? Куда ездил? Какие-такие здесь родственники? Я всем родственникам расскажу, какой ты гад невообразимый.
Он опять хохотал, радостно поглядывая на приятеля.
— Да мне и рассказывать нечего, — сказал Ильин с осторожностью, понимая, каким грубым хвастовством может прозвучать «министерство». — Статистикой занимаюсь.
— А может, Володя, ты больше всех прав. Именно статистикой. Подальше от людей. Цифры, цифры, а что за ними стоит — никто не доберется.
Видно, работа Ильина не очень-то заинтересовала Чухина, и он сразу спросил:
— На двадцатилетии был?
— Конечно.
— А я не добрался. Не пустили. График такой сделали, что ни туда ни сюда. Чуть не уволился. — Он сразу же погрустнел. — Как рвотный порошок, у меня начальство. Идти к ним с просьбой — хуже ножа. Я как подумал, что они только и ждут от меня просьбы, — рука не поднялась писать. Отказано и…
Ильин кивнул, хотя ничего не понял. Какой-то конфликт был у Чухина. Он только спросил:
— Воюешь?
— Ну их! — Чухин безнадежно махнул рукой. — У меня от одного воспоминания приступ может начаться. Какой смысл тебе, дачнику, рассказывать? Разве поймешь. У тебя на роже написано — ты с руководством дружишь. Давай про личную жизнь. Женат, дети? — Он и паузы-то не сделал, спросил: — Кто у тебя здесь? Теща? Я в нашем городе каждую собаку знаю. — И засмеялся первый.
— Дочка у меня на пятом, скоро начнет врачевать.
Ильин мысленно похвалил себя, что опять увернулся от прямого ответа, — врать не хотелось.
— Драть твою дочь нужно было, — возмутился Чухин. — Я своих в медицину не пущу!
— Сколько их?
— Трое. От второй жены один и от третьей двое.
— А говоришь, мало успел! Да если тебя не остановить, ты рекордсменом на курсе можешь стать.
Чухин хохотнул:
— С этим делом мне долго не везло. Вспомнить страшно. Когда распределение началось, вы все по больницам рванули, а я пошел, как говорят, на судовую роль. Порт приписки — Одесса. Приехал по назначению, пошел, как положено, осматриваться в клуб моряков. По молодости нравилась мне моя романтическая должность. Даже вразвалочку ходил, чувствовал себя этаким волком, хотя в море еще не был. А в клубе! Приманка одна. Этакие жужелицы вертятся, ждут, когда их кто-то проглотит. Зеленый я был. Разинул варежку — она и влетела. Миленькая такая, пухленькая, сексуальненькая. Мяукала обворожительно, честное слово.