Отвернулся в сторону, провел платком по лицу.
— Два дня я не выходил из родилки, боялся, Володька, ее оставить. Другие пришли на дежурство, я покемарю в ординаторской и опять к ней. Виноват все же. Психанул с этими… — Вздохнул. — Вчера чуточку легче стало. Попросила пить. Сказала про детей что-то. Пришел я домой, а душа не успокаивается, места не нахожу. И вдруг звонят: у Юрия Сергеевича какое-то важное дело, куда-то он должен поехать, просит выйти на ночь. Я виду не показал, что обрадовался. Прислали машину — все чин чинарем, а утром он меня заменил пораньше.
«Ах ты, история! — с ужасом думал Ильин. — Что же делать?!»
Начались новостройки. Поезд шел в черте города. Железнодорожных путей становилось больше; рельсы переплетались и перекручивались, а из окна казалось, что в этой несусветной путанице никогда не разобраться.
Потом внезапно пошли одноэтажные домики, целая улица старинного губернского городка, церквушка, крытая новым цинком, и опять высокие дома, правильные, холодные и одинокие.
Он все же преодолел собственное оцепенение, спросил:
— Ты жаловаться едешь?
— На себя, что ли? — сказал Чухин. — Виноват не меньше. А на них жаловаться бесполезно. Да и противны мне эти кляузы. С детства не выношу.
— Сам же говорил, что в Москву надо бы… — нерешительно напомнил Ильин.
— Это я так. Для затравки. Да и куда в Москву? Далеко…
В голове было пусто.
— Может, поговорить мне? Кое-кого в области я знаю… Да и оставлять это нельзя. Тебя отстранили незаконно.
— Вот уж о чем говорить противно, так о заведования. Нет, — Чухин покачал головой, — не нужно. Не жми, Володя, на свои пружины.
Поднялся, точно был совершенно здоровым, взял портфель.
— Выложился перед тобой — и славно. А заботы с кроватями, с ремонтом, с простынями — не для меня. Я, Володя, врач. Хирург. И этого они отобрать у меня не могут. Даже я больше скажу: им без меня никак. Ты только не улыбайся: хвастается, мол, Чухин. А я здесь — бог, так как могу делать руками то, чего никто из них не может. — Он взглянул на часы, вздохнул. — Рановато для меня. Магазин с одиннадцати, поболтаться придется. — Объяснил: — Завтра у ребят рождение. По пять лет. Заказали велосипед на дутых шинах, кому-то в соседнем дворе привезли. У нас нет, а здесь вроде бы свободно.
— Близнецы, что ли?
— Двойня.
— Счастливчик.
— Они у Анны от второго брака, но я их своими считаю. Да и они меня — отцом. Забавно, но оба на меня похожи.
Вагон остановился против станции. Вместе вышли на площадь.
Справа виднелась стоянка такси, слева покачивался на ветру флажок автобусной остановки.
— Ну, — сказал Чухин. — Давай прощаться.
Он поставил на землю портфель, обнял приятеля и крепко его поцеловал.
Неловкость, а может, вина перед Чухиным так и не проходила.
— Приезжай в Москву, — снова напомнил Ильин.
— Как получится, — сказал Чухин. — Дел невпроворот. А потом — как их оставишь? Рожают и рожают. Тут у нас целый гарнизон, без меня теткам никак…
Он снова пожал Ильину руку, поднял портфель и пошел к автобусной остановке.
Ильин огляделся. Правее стояла «Волга», а рядом инспектор и заведующий облздравом, — его встречали.
Ильин снова взглянул вслед Чухину. Посадка в автобус началась. Знакомая бабка, прижав корзину, с бою брала дверь.
Чухин остановился поодаль.
Он стоял расслабленный, склонив голову и отставив ногу, терпеливо ждал, когда все эти энергичные люди займут сидячие места.
ЕВДОКИЯ ЛЕОНТЬЕВНА
Глава первая
ДУСЯ
Доктор Валентина Георгиевна сидела чуть наклонившись над чашкой и, выпячивая губы, маленькими глотками отпивала горячий чай. Лицо у Валентины Георгиевны было утомленное, а большие карие глаза, будто обведенные темными тенями, казалось, смотрели в себя.
Дуся сидела рядом с Валентиной Георгиевной, поглядывала на отложенные рецепты. Наконец она потянулась за ними и, отодвинув на вытянутую руку, словно бы попыталась прочесть мудреные буквы.
— Одно, значит, от сахара? — переспросила она. — Другое для памяти? — И кивнула. — С памятью у него худо.
Доктор держала чашку в ладонях, будто бы грелась.
— Да я вам, Евдокия Леонтьевна, все повторю.