Списалась она с Воркутой и поехала. Месяца не прошло, как в дверях звонок. Открываю — женщина незнакомая. Лицо хмурое, заплаканное, а за спиной дети — мальчик и девочка. Слова они не сказали, а я все поняла. «Галя, моя Галя, — думаю. — Не свое забрала, чужое».
Утром позвала я Клаву, поручила ей Сергей Сергеича, села на поезд — и в Воркуту, возвращать родителя детям. А как еще я могла?
— Вернули?
— Вернула, — не сразу сказала Дуся. — А вот нету у меня уверенности, что у них кончилось, с ее характером все может быть.
Помолчали.
— Я боялась, что Галя под поезд бросится, когда его провожала. Бежит молча рядом с вагоном, не девчонка уже, женщина, — молча бежит, без слез… Ехала я на неделю, а тут позвонила Клаве да Серафиме Борисовне, сказала, что не могу оставить дочь в таком состоянии.
— А Сергей Сергеич после войны… стал… вашим мужем?
Дуся поглядела на докторшу, сказала просто:
— Жили в разных комнатах: я с детьми, он — отдельно. Поплачу, бывало, а утром в хлопотах и забуду все, — какой женщине тепла не нужно?..
Обе резко повернули головы — в дверях возник Сергей Сергеич. Рубашка у старика была выпущена, пижамные брюки перекрутились у пояса.
Валентина Георгиевна поглядела на часы, охнула.
— А я все сижу!..
— Да сидите, голубчик, — мягко сказал старик.
Дуся откинула шитье, замахала руками, показывая, какой он вышел неприбранный.
Сергей Сергеич опустил глаза и скрылся в спальне.
Валентина Георгиевна уже одевалась в передней. Дуся схватила апельсины из вазы, бросилась следом.
— Что вы! Что вы! Не люблю я этого, не нужно!
— Это детям, — Дуся глядела просительно, прижимая апельсины к груди. — А мне радость сделаете…
И то ли сказала так, то ли почувствовала Валентина Георгиевна, что нельзя обижать Евдокию Леонтьевну, но вдруг улыбнулась и открыла сумку.
— Кладите. Скажу дочкам: это от бабушки.
— Да, да, от бабушки, — обрадовалась Дуся.
Глава вторая
ГАЛИНА СЕРГЕЕВНА
Дениса опять вовремя не взяли из садика — это превращалось в систему. Мальчик сидел в уголке, складывал очередной дом.
Галина Сергеевна то и дело поглядывала на Дениса — он хмурил брови, соображая, как лучше поставить чурочку, пирамиду или кубик, — забавное зрелище представлял этот серьезный господин!
Пожалуй, в группе она любила его больше всех. Но когда об этом ей сказала нянечка, Галина Сергеевна решительно отвергла: воспитатель не имеет права предпочитать одного.
После разговора с няней она стала чаще одергивать Дениса. Он не слышал замечаний, задумывался, а то, возбудившись, начинал кричать, когда другие молчали.
— Калмыков! — сразу же бросались на помощь исполнительные. — Не слышишь? Галина Сергеевна тебе говорит.
Но вместо того, чтобы похвалить старательных, она их отчитывала: зачем обращаться по фамилии? Да и вообще кляузников терпеть не могла.
Денис любил строить. Он поднимался только тогда, когда укладывал последнюю чурочку. Однажды она спросила, почему он сразу не выполняет ее просьбу.
— Но работа не кончена, — удивился Денис. — Дом может рухнуть.
Ей стало смешно и стыдно. Да, да, конечно, как это она не поняла сама.
Беду в семье Калмыковых Галина Сергеевна скорее почувствовала: с мальчиком что-то происходило. Во время тихого часа, обходя кровати, Галина Сергеевна видела, что Денис подолгу лежит на спине, думает.
Да и мать его, Анна Петровна, изменилась. Еще недавно такая веселая, собранная, она теперь казалась суетливой, раскидывала вещи сына, пока раздевала его, вечно опаздывала в свою поликлинику, и Галине Сергеевне приходилось прибирать оставленные ботинки или чулочки.
Она невольно поглядела на часы: Денис сидел один больше часа.
— Мама не предупреждала тебя, что задержится?
Денис поднес кубик, но на крышу не положил.
— Она работает, — объяснил он. — Нам нужны деньги. Мы одни — нас папа бросил.
Он испугался, что сказал лишнее.
— Дом не получается! — крикнул Денис и ногой стал разрушать стены.
Галина Сергеевна не стала его одергивать.
В окно было видно, как торопится в садик Анна Петровна. Берет на затылке, пальто застегнуто только на верхние пуговицы, пола отходит, издалека заметен белый халат.