— А раньше случалось?
— Зажмет иногда. Но чтобы так — ни-ни. Тут аж клещами. Был бы столб, в столб влетел бы.
— Понятно, — сказал Кулябкин. — Ложитесь.
— Да мне хуже лежать, — признался водитель. — Дышать не дает.
Юраша тихонечко подошел сбоку к водителю и стал принюхиваться.
— Да вы что, молодой человек, — обиделся водитель. — Я за рулем, как можно.
— Я ничего, — сказал Юраша, отступая под холодным взглядом Кулябкина.
— Принесите, Михеев, кардиограф, — сказал Борис Борисович.
— С удовольствием, — сказал Юраша.
— Ну, — с иронией шепнула Верочка. — Унюхал?
— Нет, — тоже шепотом признался Юраша. — Это они умеют, чай жуют. — Он махнул рукой. — А для Кулябкина — все больные. Увидишь, прикажет этого хмыря еще на носилках нести.
— Сейчас будем госпитализировать, — объяснил больному Кулябкин. — Юра, нужны носилки.
— Какие носилки, товарищ доктор! Сделайте укол и отпустите.
— Дядя Сережа! — прикрикнула фельдшер. — Я тебя до работы все равно не допущу!
— А ты помалкивай! — обиделся водитель. — Твое дело десятое.
— Как же десятое! Я, между прочим, медик.
— Медик! — передразнил больной. — Я этого медика недавно на горшок сажал. Зазналась больно.
— Видали, как разговаривает, — сказала девушка и тут же бросилась к дверям, замахала руками на ввалившихся шоферов. — А ну, марш отсюда! Нечего вам тут делать, болеет человек.
— Да я здоров! — крикнул водитель. Он стал торопливо снимать электроды. — Видали? — говорил он товарищам. — Везти меня в больницу решили. На работу не пускают, запутали всего!
Его смех был стеклянным, дребезжащим.
— Ложитесь, ложитесь, — уговаривал его Кулябкин. — Нельзя так. Это же сердце…
— Перестаньте, товарищ доктор, — еще более возбуждался больной. — Зря беспокоитесь.
Он стал механически, почти бессмысленно рыться в карманах, нашел бумагу, сложенную вчетверо, протянул тому пожилому водителю, который еще на улице обращался к медикам.
— Путевку, путевку, Коля, возьми.
Повернулся, но не к выходу, а вполоборота, к фельдшерице…
— Дядя Сережа, — сказала она растерянно.
Он оглядел всех.
Кулябкин шагнул к нему, вытянул руки, но тот вдруг рухнул назад, навзничь.
— Юра! — крикнул Кулябкин. — Дефибриллятор!
Он уже сидел на полу, торопливо расстегивая, разрывая рубаху, обнажил грудь с морской татуировкой и, сдавливая ребра, начал закрытый массаж сердца.
— Все выйдите из помещения! — крикнул Юраша.
— Он умер? Это смерть? — спрашивала потрясенная фельдшерица.
Кулябкин не ответил.
— Это смерть, доктор? — повторяла она.
— Выйдите, не мешайте работать! — рявкнул Кулябкин.
…А Юраша уже разматывал провода дефибриллятора. Вера снимала ленту, включала и выключала кардиограф. И только девушка-фельдшер, как вратарь, стояла в дверях, ожидая возможных приказаний.
— Намочите электроды, — приказал ей Юраша.
Она пронеслась по коридору, пролетела мимо испуганных, подавленных увиденным водителей.
— Он мертвый, мертвый… я его предупреждала, — плакала девушка.
Кулябкин массировал сердце. Пот стекал по его лбу, по вискам, скапливался на верхней губе, и он языком слизывал эти капли.
— Мы ему не дадим умереть, — говорил Кулябкин в такт. — Мы этого не допустим… Так просто у нас не умирают.
— Кардиограф, — приказал он Верочке, и она тут же протянула ему конец ленты. — Ага, фибрилляция, — сказал он, — набирайте.
Он взял электроды — две круглые зеркальные металлические пластинки — и приложил их к обнаженной груди водителя.
— Сколько на шкале? — спросил Кулябкин у Юраши.
— Три, четыре… пять…
— Мало.
— Шесть тысяч вольт.
— Приготовиться, — сказал Кулябкин. — Импульс!
Ток огромного напряжения прошел через мертвое тело, подбросил человека над полом.
— Кардиограф, — сказал Кулябкин.
Они поменялись с Юрашей местами, и теперь фельдшер массировал сердце, а Кулябкин подключал кардиограф. Пошла лента.
— Хорошо работаешь, — похвалил он Юрашу. — Так и держи в этом ритме.
— Что там у вас? — спросил Юраша.
— Фибрилляция.
Кулябкин вытер пот, скинул пиджак, бросил его на топчан. Галстук валялся на полу, и теперь Кулябкин топтал его, не замечая.
А стрелка вольтметра на дефибрилляторе ползла по шкале вверх, минуя цифры: три, четыре, пять…
— Семь тысяч, — доложил Юраша. — Даю до упора.