Если бы не было у Сони любви к записям, то многое бы забылось, но она все фиксировала с подробностями, а горе от этого только росло и росло.
Ю. каждый день стоял в коридоре с И., смеялся, не замечал Соню.
И. была то красавицей, то всего лишь хорошенькой, то кривлякой, то дурой — это зависело от настроения.
Возникали прогнозы, И., мол, покрутит да бросит, нужен ей такой, а тогда Соня не сможет его простить.
Дневник все замечал. Как было бы хорошо, если бы И. не переехала к ним, жила бы во Владивостоке! Но в эти годы многих военных демобилизовывали, разрешали возвращаться в свой город, то есть туда, откуда они были призваны в армию.
Не один Юрка от И. с ума спятил. Как только И. явилась — стройненькая, точеная, в физкультурном костюме даже девчонкам от нее глаз не оторвать, — мальчишки засуетились, забегали, стали творить глупости, ездили верхом друг на друге, прыгали через головы, каждый норовил себя показать, старался привлечь ее внимание.
Юрка другим взял: он был великий школьный артист. Соня и сейчас будто слышала его голос, как он читал «Облако в штанах» — мороз пробегал по коже, обмирало сердце, страшно и сладко становилось.
…Сразу после десятого Юрка чуть не женился на Ирине. Они бы поженились, но родители, как говорится, легли костьми. Александр Степанович, как бывший военный, понадеялся сразу на военкомат: заберут артиста — такое бывало уже с другими, — и пройдет любовь, оба и не вспомнят через три года о своих терзаниях.
В армию Юрку действительно взяли, но домой он вернулся еще более решительным и, конечно же, более взрослым.
Кошечкины новое препятствие выдумали: пусть в институт поступит. Жениться собрался, а чем семью кормить?
Юрка и на это пошел. Через месяц приняли его в театральный: оказалось — талант!
Правда, Александра Степановича институт не устраивал; он такой специальности — режиссер — просто не знал; блажь, считал, а не работа, но тут уже нельзя было ничего поделать — Юрка оказался сильнее майора.
На свадьбе Соня плясала всю ночь и даже искренне радовалась за них, решила — такая судьба. Глядя на жениха и невесту, она со всеми кричала «горько!». Юрка целовал Иру, а Соня считала секунды, потом пила шампанское.
«Ну что ж, — записала она в своем дневнике, — достаточно жить с ним в одном городе, знать, что ему хорошо, иногда видеться, не надеясь…»
Дуся, конечно, приходила к ним, и через нее узнавала Соня, что Юра отличник, его оставляют в городе в хорошем театре, а с Ириной они живут «полюбовно».
В одном у них был непорядок — не было у Иры детей, а почему, даже доктора понять не могли.
Было, правда, у Дуси предположение. Заподозрила она, что Ира, когда они были студентами, сделала аборт, этим себе и напортила. К кому только она не ездила, куда не обращалась — и вдруг в тридцать четыре родила Ксюшу, а вскоре заболела, остался Юра вдовцом.
На похоронах Соня плакала, жалела Юру — какой он тогда стоял раздавленный! То ли из сострадания, то ли надеясь на что-то, стала искать Соня новых встреч. Не до нее, видно, было. Глядит телевизор, попыхивает сигареткой, не разговаривает, словно не замечает ее присутствия.
Чего Дуся тогда ни делала, куда их вместе ни посылала, как Соне ни радовалась, — нет, так и не заметил он ничего. Посидят за столом, попьют чаю, Юра поднимется и уйдет куда-то, едва кивнув Соне.
А в этот город он уехал, как с цепи сорвался, никто от него не ожидал отъезда. Пришла телеграмма вечером: он там-то и там, работает главным режиссером, подробности письмом…
Соня приняла известие как неизбежность. Ничего не менялось в их отношениях с Дусей. Она приходила то с родителями, то и одна на пирог, расспрашивала вроде бы совершенно спокойно о Юре.
Писал он редко. Соня всегда просила, чтобы письма давали и ей читать, — интересно. Понять, как он там живет, было трудно, да и что он мог сообщать особенного матери или отцу. Квартира приличная, театр посредственный, актеры средние, впрочем работать можно. Летом у него предстояли далекие гастроли — приехать не удастся.
Иногда он действительно передавал Соне привет, иногда — всем знакомым, но Соня тогда не исключала и себя, радовалась.
Новая надежда появилась у Сони из-за Ксюши.
Что ни говори, сорок лет — это сорок, вряд ли сама родит. Может, нужно было брать ребенка из детского дома, да ведь не простое это дело, не каждому еще и дадут. Когда берут семейные, но бездетные — тут все ясно, а у Сони какие на ребенка права?
Ксюшу Соня полюбила заочно, а после того, как однажды увидела, так и совсем будто с ума сошла. Выпросила у Дуси фотокарточку, увеличила и повесила на стенку, подругам-сказала — племянница. Лежит, бывало, по воскресеньям в кровати, глядит на милую красоту!