— Не скажите, — вздохнул Юрий Сергеевич. — Сострадание каждому требуется. Как бы мы отлично все жили, Лидочка, если бы умели сострадать!
Она приняла его слова за шутку, засмеялась.
— Ну, вам-то сострадают…
— Кто? — забеспокоился Юрий Сергеевич.
— Многие, — сказала Лида. — Мой Саша в первую очередь. Говорит, вы из сил выбились, столько делаете. Жалел вас…
— Жалел? — повторил Юрий Сергеевич и остановился. — Ваш дом, по-моему, рядом, второй от угла?
Она кивнула.
— Ну ладно. Пойду, — сказал он и, пожав Лиде руку у локтя, заспешил в противоположную сторону.
…Спектакль кончился. От театра тянулись люди — вначале толпа, затем — отдельные не торопящиеся парочки.
Из служебного хода появился Кондратьев, но не пошел к дому, а заходил кругами, кого-то поджидая.
Снова открылась дверь — выпорхнула Ниночка.
— …И что интересно, — словно бы продолжила она начатый разговор, — когда актриса партнера чувствует, как я теперь в «Бесприданнице», то начинаешь играть по-другому.
Юрий Сергеевич стоял в темноте. Саша и Ниночка прошли близко, даже не заметив его.
Кондратьев смеялся. И смех его, долетевший издалека, еще раз невольно кольнул Юрия Сергеевича.
В двенадцать фонари погасли. Юрий Сергеевич все колесил по городу, усталости не было. Он опять думал о Сашке и Ниночке, ругал себя: «Все это нервы, мое возбужденное воображение. Вот уж не представлял, что я так ревнив!..»
Яркий свет от какого-то окна заставил его повернуть голову и остановиться. Дом, видимо, недавно уснул. Но рядом с входной дверью, с едва заметной тусклой лампочкой, горел как прожектор — так, по крайней мере, ему показалось — огонь в Ниночкиной квартире.
Юрий Сергеевич так и застыл, удивленный. Открылась дверь из коридора, в комнату вошла Ниночка, медленно потянулась, подняла руки вверх и в стороны, замерла на долгую секунду в странной позе — этакая скульптура засыпающей Дивы, — и, вдруг быстро охватив наперекрест себя, скинула и отбросила черный тоненький свитер. Потом тем же округлым движением, чуть повернувшись, она расстегнула юбку и перешагнула через нее, как девочка через скакалку.
Нужно было уйти, но он не мог в это короткое мгновение оторвать от окна взгляда.
Ежась от холода, она скинула рубашку. Юрий Сергеевич точно почувствовал шелковистую струистость материи, — все это он уже знал, знал, знал, черт побери! И потерял…
Мучаясь, страдая, он шел домой, не понимая, что нужно делать, чтобы окончательно не потерять ее…
Репетировали каждую свободную минуту — сроки подпирали. Иногда Юрий Сергеевич не уходил из театра домой, не оставалось сил, а валился в кабинете директора на продавленный кожаный диван. Накрывшись пальто, он засыпал до утра, — в девять снова начинались репетиции.
Здесь, в кабинете, и нашли его. Оказалось, что уже второй день лежит на его имя телеграмма, и почтальон буквально сбился с ног, не понимая, как передать ее адресату.
— Прочтите по телефону, — попросил он.
Телеграмма была от матери. Юбилей отца назначен на субботу, и все обязательно его ждут. «Где уж! — подумал он. — В конце концов приеду позднее, после премьеры». Подписей в телеграмме было три: мама, папа, Ксюша.
Он достал из пиджака фотокарточку дочери и долго глядел на нее, вспоминая погибшую жену, но мысли отчего-то бегали, возвращались к Нине, — ее он хотел видеть больше, чем Ксанку.
Половину ночи он думал, как поступить. Нет, ехать нельзя.
Но только заснул, как раздался длинный звонок, и Юрий Сергеевич схватил трубку, не сразу поняв, что говорит мать.
— Как ты сообразила, что я в театре? — сказал он. Но, поглядев на часы, удивился — было четверть десятого.
— Я домой звонила. Тебя не было. Телефонистка и говорит — давайте в театр…
Он стал жаловаться, что невероятно занят, — вот и спит в кабинете — через две недели придется сдавать еще не готовый спектакль.
— Нет, нет, — будто и не услышала мать. — Все равно приезжай. Хоть на субботу и воскресенье. Вы же по воскресеньям не работаете?
— Как не работаем! — закричал он. — Какие в театре воскресенья?! Ты видишь, я в кабинете сплю!
— Отец тебя ждет, Юра. И я, — говорила мать настойчиво. — Отец совсем старенький. Тебе нужно приехать. Если не приедешь, то ведь бог знает, свидитесь ли?.. А Соня обещала в эти дни с Ксюшей побыть. Слышишь, Соня…
Он не знал, что сказать матери. Объяснить все равно невозможно.
— Какая Соня?
— Соня. Сонюшка. Серафимы Борисовны дочь…