— Можно! — радостно соглашается тот.
Они, кажется, подружились, потому что устраивают подобные совещания не в первый раз.
Дверь остается приоткрытой, и я невольно слышу их разговор.
— Значит, мама — учительница? Чему же она учит?
— Всему.
Оба так смеются, что я невольно завидую им. Как легко завести знакомство моему сыну, и как трудно — мне. Видно, сказываются долгие годы моего деревенского отшельничества.
— А вы воевали?
— Слегка.
— И вас ранили?
— Чуть-чуть.
— А ордена?
На стыке рельсов дверь захлопывается, и мы остаемся вдвоем. Стараюсь не смотреть на соседа. Может, выйти?
— Да, да, — наконец произносит молчаливый первую фразу. — Заберите ребенка. Как бы этот тип не научил его курить.
Дверь снова ползет назад, и я вижу седого мужчину. Сидит на откидном стуле в проходе вагона, одна нога неестественно вытянута, на другой, согнутой, восседает мой сын.
— Значит, в гости? — спрашивает мужчина.
— И работать, — дополняет Вовка. — Там мамины друзья: тетя Люся и дядя Леня.
— Как ты сказал: дядя Люся?
— Нет, нет! — Вовка хохочет.
И опять дверь захлопывается. Смотрю на часы. Конечно, Люся и Леонид не будут сидеть на вокзале два часа и ждать нас, но я все же начинаю чувствовать себя виновницей их испорченного дня.
Вровень с поездом движется грузовик, сворачивает, и сразу же за окном возникает серый от пыли цементный комбинат. Это значит — до Вожевска уже не так далеко.
Даже не знаю, рада ли я возвращению. Сказать «да» — сфальшивить. Я уверена, что лучше, чем в Игловке, мне не будет нигде. Но Вовке нужен город. Перечитываю письмо Леонида Павловича. Пожалуй, оно и решило этот мой бесконечный внутренний спор.
«Дорогая Мария Николаевна! Ждем не позднее двадцатого августа. О квартире для Вас договорился, но пока придется пожить у нас. Работать начнете в моей школе, надеюсь, жалеть не будете. С уважением Прохоренко».
Письмо показалось сухим. Но убедить меня могла только такая категоричность. Дала телеграмму: «Еду».
До самого последнего дня никто в Игловке не верил в наш отъезд. Утром, когда мы ждали машину, зашел Андрей Андреевич, маленький, седой, бородка клинышком, снял шляпу и скорбным взглядом, точно присутствовал на похоронах, осмотрел тюки и чемоданы.
— Уезжаете?
А ведь вчера сам подписывал мою трудовую книжку.
— Да.
— Ну что ж, насильно, говорят, мил не будешь.
Повернулся и, не прощаясь, пошел к дверям.
— Андрей Андреевич! Зачем так… Вы же знаете, мне нелегко.
Я заставила его сесть. Он обвел глазами комнату, такую, оказывается, большую, с оголенными окнами, — сколько света забирали шторы! — с раскрытым настежь пустым платяным шкафом.
— А книги?
Я сказала, что книги уже в пути.
В купе заглянул проводник и предупредил, что Вожевск — следующая остановка. Промелькнули одиночные железнодорожные вагоны с занавесками, товарняк, груженный песком, одноэтажная улица окраины, затем — каменные дома.
— Какой городище! — поразился Вовка.
Сверкнула витрина магазина, громадная парикмахерская — девять лет назад здесь ничего этого не было. И все же кое-что я узнаю. В просвете улицы появилось желтое здание педагогического института, купол церкви — это уже на берегу Прокши. Правее, хорошо помню, городская больница.
А ведь я когда-то давала себе слово сюда не возвращаться. Уехала, решила, что порвала с прошлым. А вот не получилось…
Вовкин приятель помогает нам вынести вещи. Оказывается, он тоже выходит в Вожевске.
— Надеюсь, встретимся, — прощается он.
— Встретимся, — подтверждает Вовка.
В зале ожидания полно народу: едят, разговаривают, дремлют. Кашляет и заикается репродуктор — понять ничего нельзя, но люди вскакивают, хватают узлы и чемоданы, спешат к выходу.
Как изменилась привокзальная площадь! Большой гастроном, а рядом, в витрине магазина «Одежда», два учтивых манекена приветствуют покупателей.
Невольно вспоминаю игловский сельмаг, где за одним прилавком продавались телогрейки, за другим — банки с бычками в томате и развесное повидло.
Рядом останавливается «Волга» с шахматными клеточками на капоте. Город здорово разросся, если здесь кому-то требуется такси.
И тут меня окликают. Узнаю Люсин голос и боюсь обернуться. Это длится секунду, меньше. Мы уже бежим друг к другу. Обнимаемся. Наши лица становятся мокрыми, слезы сами текут по щекам. Черт, вот уж не думала, что стану такой сентиментальной!