Дверь отлетела, будто ее пихнули ногой. В комнате возникла Клава, за ней Галина с большим противнем.
— Привет дому! — объявила Клава, сграбастав Дусю и решительно ее целуя. Отыскала глазами Юру, шагнула к нему. — Ого, красавец какой! Тетка Клава тебе не чужая, если помнишь ее.
— Помню, — засмеялся Юра. — Как же тебя, тетя Клава, забыть?
— А я уж боялась, что ты только с артистками целуешься. Я ведь тоже в хоре пела, у Дуси спроси.
«Нет, не так что-то у Юры, не так», — подумала Дуся, Она видела, как его взгляд проколол Клаву, будто та к больному месту притронулась. Но Юра тут же пересилил возникшую боль, рассмеялся:
— Какие артистки, тетя Клава! По сравнению с тобой у нас одни уродины.
— Ну, успокоил. — Она нашла Дусю глазами, показала на противень: — Рыбник спекла. Давай деньрожденника, ему вручать буду.
— Где рыбу достала? — удивилась Дуся.
— Иностранная. Мерроу. Еле выучила.
— С новой боязно, — сказала Дуся с сомнением. — Кто ее знает: можно есть или для плана спускают.
— Отсталая ты, Дуся, — возмутилась Клавдия. — Жизнь меняется, не то что рыба. Может, ее спутником ловят, разве это поймешь с нашей грамотностью?
Оглядела стол, прихватила вилкой грибок, слизнула.
— Деньрожденника прячете? Хотите прямо к столу поднести?
— Посадили в той комнате, телевизор смотрит.
— Ага, — кивнула Клава. — Над собой растет, кругозор расширяет, это хорошо и полезно.
Дуся стояла с рыбником, решала, куда поставить, понесла на кухню — целиком не войдет, а кусками, да на маленьких тарелках, еще можно пристроить.
Клава разрезала сама, попробовала, — хорошо пропекся! — стала перекладывать.
Сколько лет Дуся дружит с Клавой, а все удивляется: ни возраста у нее, ни покоя, характер ключом бьет. В тридцать восьмом обе вступили в групком домработниц, так Клавдию сразу заметили, по общественной линии пустили, открыли, как говорится, ей светлый путь.
А Дуся? Все, что успела, — в этой комнате, в этой квартире: дети. Конечно, не сама родила, да сама выкормила. И муж человек хороший, уважительный. Правду сказать, одной уважительности и хватило ей на всю жизнь, теплоты не досталось…
Отвернулась, чтобы Клавка не подсмотрела слезу. Начнет расспрашивать — день-то сегодня праздничный.
…В войну Клава здорово в гору пошла. Дуся в Азии письма от нее получала — то портрет из газеты, то статью. Клава — первая стахановка. Клава — орденоносец.
Почитает, бывало, Дуся, погордится, подумает, что и она могла бы на фабрике, да вот дети. И у нее, у Дуси, руки золотые — в деревне каждый об этом знал. Да от судьбы не спрячешься.
Про Клаву писали, что к большим высотам выходит. И уже не у станка была, а на профсоюзной работе. Письма короткие приходили — на длинные и времени нет. А все равно молодец: раз пишет — значит, хуже не стала.
После войны снова к станку пошла, тут ей лучше. В конце-то концов, не сама себя переводила в начальницы, так время велело.
А у Дуси собралась вся семья. Клава над ней посмеивалась, барыней называла. Еще бы! Свой дом, свои дети, свой муж. «А мой, — говорила, — видно, не родился. Молодая еще. Не погуляла».
Придет посидеть — гостинцев натащит. И Гале, и Юрику — вот вам, ребята, знайте наших, за теткой Клавдией не пропадет!
Так и теперь — то к Галине, то к Юрию поворачивается, других будто бы нет.
— Ну, артист, чего тетку ни разу в театр не взял?
— Приезжай, тетя Клава.
— И приеду. Я девушка легкая, помани — сразу явлюсь. Темпераменту да энергии поболе молодых будет, вон с Сонькой только клопов и давить.
— Ой, бесстыжая! — Дуся замахала руками на Клаву, но та засмеялась своей шутке, сказала с вызовом:
— Думаешь, я хуже Соньки в театрах пойму? Ого! Да я так за халтуру-то всех раздраконю — за голову схватитесь, умолять станете: «Пощади, тетя Клава!»
Огляделась вокруг, поискала кого-то глазами, удивилась.
— Серафима, а где Соня твоя?
— Побежала за фотоаппаратом, решила фотографировать, когда еще все вот так встретимся.
— Ишь ты! — похвалила Клава. — Это дело приветствую. Одни одуванчики собрались. Подует ветерок — и следа не останется.
В дверях опять прозвенело. Галина бросилась открывать, стало слышно, как кто-то обивает ноги, затем раздались голоса.
— Заходите, заходите, — говорила Галина, — мы вас, Александр Степанович и Ника Викторовна, давно ждем.
Ксана бросилась к деду. Он поднял ее, поцеловал, поставил на пол.