Встаю. Гляжу на Вовку. Копия Лаврова. Лучше не думать о прошлом, не думать. А ведь в деревне я еще ждала писем Виктора, хотела сделать аборт, но не сделала. Решила, пусть будет ребенок. Должен ведь и у меня быть кто-то, кому я необходима.
В который раз поднимаюсь, чтобы прикрыть окно.
Слышу шаги. В коридор вышла Люся.
— Маша? — спрашивает она шепотом. — Не спишь?
Не отвечаю. Жду, когда Люся уйдет в спальню.
И тогда начинаю реветь. Мне жалко себя и Вовку. Зачем нужно было читать эту книгу, ворошить то, что ушло и забылось…
Сегодня Леонид Павлович пришел домой раньше обычного. Выпил кофе и закрылся в кабинете.
Не успели мы примоститься на тахте — Люся с вязаньем, а я с книжкой, — как послышались его шаги.
— Может, погуляем?
— Конечно. Мы тоже не выходили.
Жара на улице начала спадать. Последние дни августа оказались на редкость душными, каменные тротуары нагрелись и теперь будто дышали, отдавая тепло.
Решили идти к старой церкви, на другую сторону Прокши.
Было около девяти. Вожевск словно вымер. Да и у реки оказалось пустынно. Спокойная, ровная гладь поблескивала чернью. Только длинные тени деревьев тянулись с обоих берегов друг к другу и перекрещивались на середине, как гигантские шпаги.
— Хорошо! — Леонид Павлович раскинул руки. — Спешу, тороплюсь, хочу больше сделать. Дурак, какой я дурак, девочки! — Он подкатил ногой камень, сшиб его в воду. — Ну что может случиться с делами, если вот так гулять каждый вечер?
— А я тебе что говорю? — Люся вздохнула.
Рядом послышались шаги, к нам приближались двое: подросток лет тринадцати, белобрысый, с застывшим, немного одутловатым лицом — такое бывает у детей больных и малоподвижных, — и мамаша, еще молодая женщина с копной кудерьков на голове.
Женщина первая заметила нас, дернула мальчика за руку.
— Здрась! — крикнул подросток. Он не знал, куда деть руки, вытянул их по швам, потом сунул в карманы и тут же вытащил, сцепил за спиной.
— Здравствуй, Сережа. Через несколько дней в школу. Соскучился?
Пауза затянулась, и мать сказала:
— Очень. Очень он у меня соскучился, Леонид Палыч..
— Я и не сомневаюсь. — Прохоренко подождал, когда они отойдут, повернулся ко мне: — Это ваш будущий ученик. Завьялов. Трудный парень, мягко говоря, малоспособный.
Я поглядела им вслед. Интересно, что думала эта женщина о своем сыне? Конечно, считала умным, хорошим, добрым. Почему учителю не всегда удается смотреть на ребенка такими глазами? А какой учительницей была бы я, если бы не стала матерью?
Завьяловы скрылись за мостом.
— Странное лицо, — подумала я вслух. — А кто мать?
— Мужа нет, а детей двое!
Наверно, и обо мне говорят с такой же иронией…
— Табу! Накладываю табу на все разговоры о школе! — спохватилась Люся.
— Жаль, Маша, что вы не приехали в Вожевск хотя бы на месяц раньше. И не поработали в нашем пионерлагере. Во-первых, вы бы не чувствовали себя новичком в коллективе, а во-вторых, это помогло бы вам лучше понять истинный дух, атмосферу нашей школьной жизни.
— Какая она?
— Мажорная. Макаренко признавал только один нормальный тон в школе: бодрость. Никаких сумрачных лиц, готовность к действиям, веселое настроение.
— Вот что, братцы, — сказала Люся. — Вижу, с вами не договориться. Придется брать штраф.
— Тогда уж лучше заплатить сразу, чем подвергаться гнусным вымогательствам.
Он вынул рубль и протянул жене. Потом снова обратился ко мне.
— Неужели Люся еще ничего не рассказывала о нашем эксперименте?
Люся вспыхнула и неожиданно забеспокоилась.
— Я хотела, чтобы ты сам…
— Ну вот, — Леонид Павлович едва заметно улыбнулся, — деньги забрала, а теперь сама просит, чтобы я рассказывал о школе. Типично женская логика. Ладно, знаю, что вам интересно. Слушайте внимательно. Чего мы добиваемся? Детской активности, самостоятельности и, главное, вовлечения максимального числа учащихся в игру. Принцип ее старый, как мир: школьное самоуправление. Открытия в этом нет, и все же мы называем происходящее экспериментом.
Люся прижалась к Леониду Павловичу. Он нахмурился, отодвинулся от нее.
— Маша должна понимать цели и задачи. Ей предстоит многое сделать для школы.
— Ты Машу не знаешь! Ее внутренней силе и целеустремленности можно поражаться.
— На Машу я очень надеюсь. — Леонид Павлович задумался. — Не знаю даже, с чего начать.
— Пожалуйста, с первых своих шагов…
Леонид Павлович вздохнул, хлопнул себя по коленям, поднялся.