— А ты, Люба, огорчила меня.
Боброва побледнела.
— Две описки, и нет запятой. Можешь работать внимательнее. Пришлось поставить четверку, хотя ошибки-то пустяковые. Жуков!
Лева будто решал, брать ли ему сочинение.
— Четыре. Впрочем, в другой раз поставлю тройку. Буквы смотрят в разные стороны, на одной строчке крупные, на другой — бисер. Это несерьезно.
Кажется, у Жукова было одно желание: скорее вернуться на место.
— Завьялов!
Мальчик подался вперед. Какой странный! За этой его поразительной вялостью и безразличием, видно, скрывалась очень нервная натура.
Я взяла тетрадь и еще раз пролистала сочинение.
«Пугачев не имел права казнить Мироновых, это его непоправимая ошибка. От такого человека ждешь особой справедливости…»
Я положила тетрадку к нему на парту.
— Там есть ошибки, пришлось поставить четверку. А вообще умница, хотя мысль о «праве» Пугачева более чем спорная. Подумай еще раз почему!
Он смутился, покраснел и быстро нагнулся, словно ему срочно что-то понадобилось в парте.
В класс вошла нянечка, за ней тихо проскользнул Луков.
— Коровкина к директору, — сообщила она.
Я не успела сказать, что Женя Коровкин в седьмом «Б», как Луков крикнул:
— Он в другом стаде!
Хохот перекрыл мой голос. Нянечка погрозила ему кулаком и ушла.
Дел в школе за четыре дня у меня накопилось столько, что я не заметила, как затих шум в коридоре, и опоздала на линейку. Нужно было выставить ребятам оценки в дневники, да еще в шкафу лежала стопка непроверенных тетрадей.
В актовый зал я вошла в половине третьего, тихонько прикрыла дверь и спряталась за спинами ребят. И все же Леонид Павлович увидел меня, укоризненно покачал головой.
Отряды были построены буквой «П», лицом к сцене. Прохоренко и Щукин стояли у стола, на котором лежали коробки с играми. За столом сидели мальчик и девочка из восьмого «Б».
Мой класс занял место у сцены. Луков кивнул мне и показал красивый, желтой кожи футбольный мяч, на нем что-то было написано белой краской.
Только теперь я увидела Константинова; он был в двух шагах от меня, привалился к подоконнику и с той же знакомой мне улыбкой, то ли доброй, то ли иронической, глядел на сцену.
— А этот приз, — Леонид Павлович поднял обезьяну, и вздох восторга вырвался у девочек, — совет штаба передает тому, кто собрал самое большое по школе количество макулатуры.
Он выждал, когда стихнет гул.
— Награду получает Лена Семидолова! — Он рукой остановил аплодисменты и весело крикнул: — Против ее фамилии стоит внушительная цифра: двести сорок пять килограммов бумаги! Это раз в пять превышает ее собственный вес.
Он опять подождал, когда стихнет шум.
— Неплохо, если Лена расскажет нам, как это ей удалось поставить такой рекорд.
Наступила тишина.
— Ну, что же, Лена, ребята просят тебя поделиться опытом, — повторил Леонид Павлович.
Он будто бы шутил, но девочка то ли не хотела понимать его шутку, то ли совсем иначе воспринимала его слова. Она молчала.
— Это ошибка, Леонид Павлович, — сказала Лена. — Я не была в школе, не собирала.
Я поглядела на Константинова. Он выпрямился и как-то по-петушиному вытянул шею. Обожженное лицо его пылало.
— Не была? — удивился Прохоренко. — Тогда, может, класс объяснит дружине, откуда взялась такая поразительная цифра?
Я разгадала его замысел. Прохоренко хотел, чтобы ребята сами рассказали о своей инициативе.
— Можно мне? Можно, Леонид Павлович? — закричал Луков.
— Слушаем тебя, Петя.
— Понимаете, — сказал Луков, — мы собирали макулатуру, а когда закончили, посчитали ребят, а Семидоловой одной-единственной нет из всего класса. Вот кто-то и сказал: давайте за нее…
— Молодцы! — похвалил Прохоренко. — Значит, весь класс работал сверхурочно, а собранную бумагу записал на счет Семидоловой? Это по-пионерски! — Он первым стал аплодировать, и мы все присоединились к нему.
Константинов сунул палку под мышку, улыбался и что-то весело говорил своим соседям, мальчишкам из шестого.
— Ну, а ты, Лена, не пришла по какой причине? Болела?
Луков крикнул:
— Она, Леонид Палыч, не болела. Ее на улице видели. Даже когда собирали — видели. Просто белоручка эта Семидолова!
Леонид Павлович поглядел на Лену с осуждением, покачал головой.
— Как же так — ты гуляла, когда все работали? — спросил растерянно Леонид Павлович.
— Я не гуляла.
— Ну, а что же будем делать с этим подарком, кому вручим приз?