Я попросила у буфетчицы стакан чаю и пошла к Павле Васильевне.
— Можно?
Она подняла на меня смуглое, с глубокими морщинами лицо, кивнула.
— Стылый чай, — сказала она и повернулась к буфетчице: — Татьяна! Что, чай подогреть не могла? Холодным торгуешь.
Буфетчица вышла из-за прилавка и, постукивая сапожками, на которых болтались не по возрасту легкомысленные кисточки, сгребла оба стакана — мой и Кликиной, — а на их место со стуком поставила другие.
— Вечно недовольные…
— А ты была бы довольна?
— Да не капризничала бы.
Кликина отхлебнула.
— Другое дело. А то бурду продает. — И повернулась ко мне: — Кстати, голубчик, я про урок ничего вам тогда не сказала, а ведь неплохо вышло, честное слово, неплохо. И держитесь вы отлично, как говорят, без страха.
Она вздохнула и отклонилась на спинку стула.
— И все же послушайте старую стреляную воробьиху… Вы очень, по-моему, рисковали. — Она опередила мой вопрос — Да, рисковали, играли с огнем. Кто же, голубчик, начинает с Лукова, Завьялова или Щукина? Ну какую поэзию вы могли ждать от них? «Генерал» не дурак, не зря Прохоренко на него молится, но стихи!.. Понять не могу, откуда он про трактора-то знает.
Она помешала ложечкой, зазвонила по всей столовой.
— Впрочем, память у него хорошая, я много раз убеждалась. И слушать умеет, когда в настроении. Способности есть. Это не Завьялов.
— Мне хотелось, чтобы весь класс работал.
— Победителей не судят, но риск был. Да и позже вы чуть не просчитались. У меня даже сердце защемило, когда Завьялов стал головой крутить. Александр Сушкин! И где он его выкопал?
— Ему и копать не пришлось, это его стихи.
— Я их не слушала, но Сушкин… так он Сушкин и есть, с него взятки гладки.
— А стихи хорошие, — улыбнулась я. — Может, мы этого парня недостаточно знаем?
— Вы, вероятно, не знаете, а вот я — знаю.
— Но, Павла Васильевна, не бывает же так, чтобы один человек оказался и тупым, и мудрым?
Кликина иронически поглядела на меня и стала подниматься, опираясь руками о стол.
— Пора идти… к вашим дарованиям. — Повернулась к буфетчице: — А за чай, Таня, спасибо. — И снова ко мне: — Да если вы, голубчик, скажете, что Завьялов — гений, то и это меня к нему не расположит. Взгляните в журнал, что у него творится!
— Видела. И особенно по математике.
— Может, я не объективна?
— Нет, — сказала я. — Но мальчик мог отстать…
— Мальчик! Бросьте эти институтские штучки. Парень он, взрослый человек, и за свои дела обязан нести ответственность. А если может учиться, так еще хуже, что не учится. Вам, голубчик, наверно, кажутся странными мои разговоры, жестокими? — Она прищурилась: — А сколько вам лет, если не секрет?
— Тридцать три.
— Ага. Так вот, когда вы родились, я уже думала над всеми этими делами и тогда пришла к странному, непонятному вам выводу: мы, учителя, тоже люди. Да, да, и не смотрите так удивленно. Мы имеем право на любовь к ученикам, да и на нелюбовь к ним. На нелюбовь к комарам вы же имеете право? А они — кровопийцы куда меньшего размера, чем ваш Завьялов.
Она передохнула на первом марше лестницы.
— А потом, он ли пишет? Фантазируете, Мария Николаевна. Чудес не бывает. Ничего ваш преподобный Завьялов написать не может.
— Ну ладно, — отмахнулась я. — Его стихи или не его, я и действительно не знаю. Так показалось. Но что же с ним делать? Может, индивидуально попробуем?
Она возмутилась:
— Думаете, не пробовала? Да если бы не я, то он седьмого класса в жизнь не видел бы. Мать мне его жалко, а нужно было бы тогда себя пожалеть. Как из-под палки ходил, а уроки делал безобразно. Но я решила: дотяну, и дотянула. А вот теперь — увольте. Я его и в прошлом году предупреждала: «Сережа, последний раз помогаю, дальше на себя пеняй».
— Павла Васильевна, — отважилась я. — Не сердитесь только, может, попробуем еще раз? Я сама послежу.
— Вот те на! Опять двадцать пять. Да у вас, голубчик, веревки, оказывается, а не нервы. Да что скажет Завьялов, если он действительно умный? Он на дополнительные-то не придет. Зачем ему? Марии Николаевне нужно.
— Жаль, — расстроенно сказала я. — А мне объясните?
— Что?
— Уроки, математику… А я ему попробую.
— Голубчик, это у вас чисто нервное.
И пошла по коридору.
Завьяловы жили в маленьком покосившемся флигельке рядом с новым кирпичным домом. Вход во двор был каменный, высокая арка вела и во второй двор, но во дворе все было неустроено, грязно. Мы прошли с Вовкой по тропинке, обошли штабель досок и щебень, а затем вернулись назад. Я была не уверена, что иду правильно.