Зазвучал горн. Захлопали крышки парт. Завьялов побежал вместе со всеми, но я позвала его.
— Павла Васильевна хочет с тобой позаниматься.
Он беспомощно поглядел на Лукова.
— Чего ты?
— Вот, — сказал Завьялов. — На дополнительные.
— Нельзя, сегодня должны все, — сказал Луков. — Я тебе приказываю…
Завьялов как-то виновато поглядел на меня, но повторять я не хотела. Он опустил голову и промолчал.
— Эх ты, мямлик, — с сожалением сказал Луков и бросился по коридору догонять класс.
Глава десятая
ВИКТОР ЛАВРОВ
Я ходил по комнате, обдумывая все, что увидел за последние дни.
Леонид Павлович почему-то не звонил, хотя шел двенадцатый час. Я начинал нервничать, нужно было еще черт знает сколько успеть до вечера: и побывать в школе на сборе металлолома, и часа в три забрать маму из больницы. Хотелось засветло приехать в Енюковку.
Из окна гостиницы я видел взгрустнувший Вожевск. Крыши домов опять были припудрены снегом; последние дни то таяло, то начинались легкие заморозки.
Я отошел от окна, остановился у натюрморта. Картина больше не раздражала; к любому уродству постепенно привыкаешь.
До конца отпуска оставалось четыре дня — пора было бы начать очерк. Хотелось показать черновик Прохоренко.
Я искал сюжетный ход и вдруг понял, что герой может оказаться вот так же, как я сейчас, перед подобной мазней, и ему придет мысль о маляре и художнике. Это была находка. На моей стене висел реализованный тезис Леонида Павловича.
Я решил использовать картину несколько раз, как движущуюся метафору. Сколько оттенков сразу же почудилось мне в этом названии! Записанные в последние вечера рассказы Леонида Павловича о школе давали колоссальную пищу для раздумий.
Да и название очерка — «Художник и маляр», — по-моему, удачно отражало философскую суть проблемы.
На столе лежал блокнот с моими записями и чистые листы. Если бы знать, что Леонид Павлович задерживается, то можно было бы сесть за работу, но только сосредоточишься — и тебя прервут, зайдет Прохоренко.
Вот и прошел отпуск, думал я. Тяжелый, страшный и одновременно такой удачный месяц! Я вспомнил о рукописи, оставленной в Москве, и почувствовал, что стал безразличен к ней. Нет, нужно все начинать сначала. Не выдумывать несуществующее, а делать только то, что хорошо знаешь, чувствуешь. Я журналист, и мой жанр — очерк, документальная проза. Вот здесь — моя сила.
Я встал у стола, перелистал записанные страницы. Беседы с Леонидом Павловичем, с Шишкиным, с учителями, с ребятами в школе…
Я испытывал настоящее нетерпение: скорее, сейчас сесть за стол.
Школа Прохоренко на первый взгляд ничем не отличалась от других школ. Чуть спокойнее было в коридорах, чуть больше порядка в кабинетах.
Особое впечатление на меня произвел гараж — тут стояло четыре мотоцикла — приобретение школы после трудового лета.
Леонид Павлович объяснил:
— Так захотела дружина. Я не был согласен, но настаивать на другом не стал. Коллектив имеет право принять решение.
Я напомнил Прохоренко о главной, как он говорил, мечте детства — стать гонщиком. По крайней мере тренером гонщиков он мог бы теперь стать.
Леонид Павлович признался:
— Клянусь, Виктор, когда я в роли старшего смотрю, как они гоняют на мотоциклах, то у меня холодеет кровь. Невольно начинаю чувствовать себя их отцом, матерью и бабушкой одновременно.
С ребятами Леонид Павлович держится отлично, выглядит скорее их старшим товарищем, а не педагогом. Перед тем как познакомить меня с несколькими мальчишками «из своих», он рассказал коротко их предысторию:
— Те, что придут, — моя гордость. У каждого в прошлом по нескольку приводов в милицию. Зато теперь один из них школьным плебисцитом, как в Риме, выбран председателем совета дружины.
— Щукин? — вспомнил я. — О нем мне рассказывал Вениамин.
— Да, — подтвердил Леонид Павлович. — Перед пионерским лагерем я не очень-то надеялся на него; меня пугали в детской комнате милиции. Сказали: просчитаетесь, этот экземплярчик обработке не поддается.
— На что же вы надеялись?
— На гипертрофированное честолюбие. Обычный психологический расчет. Я рассуждал так: раз уж эти молодцы захватили власть на улице, стали вожаками, то организаторские способности у них есть. Значит, моя задача не очень сложна: направить их энергию в нужное нам русло.
Леонид Павлович порылся в своих бумагах, протянул мне телеграмму председателя колхоза.
— Заработали две тысячи рублей! — ахнул я.