Я должна быть злой и жестокой, такой же, как они, а я веду себя худо. Встала, как первоклассница, и размазываю слезы. Я ненавижу себя за это.
— Чуть-чуть постригли, — улыбается Щукин. — И то, Мария Николаевна, не сразу, а когда, он стал плеваться. Понимаете, школа работает, все как один, а он не выполняет решения нашего штаба. Тогда трибунал приговорил… Нет, нет, мы его не трогали, что вы… Мы ему почитали, чтобы не было скучно с нами сидеть.
— Что — почитали?
— Стихи. Стихи, Мария Николаевна. Понимаете, Сушкин — это же, оказывается, он сам. Вот в чем дело.
Щукин берет из рук приятеля блокнотик, хорошо знакомый мне блокнотик, и начинает листать его.
— Тут много, — объясняет он. — И главное, хорошенькие стишки. Мы же теперь понимаем, какие стишки хорошие, а какие — нет.
Завьялов так сжал веки, что морщинки образовались на его лице. Я шагнула к Щукину и вырвала стихи.
— Зачем же так грубо, Мария Николаевна?
Я развернулась и ударила Щукина по щеке. Его глаза округлились, и он несколько секунд с недоумением смотрел на меня.
— Вы за это ответите! — дрогнувшим голосом выкрикнул он.
— Возможно. Но никогда не пожалею.
Мне стало легче. Я приказала ему:
— А теперь развяжи.
Он оглянулся на всех, но они молчали. Тогда Щукин пошел к Завьялову. Присел. Дернул за веревку. Я увидела красные полосы на руках.
— Идем, — сказала я.
— Тут еще стихи…
Щукин торопливо поднял несколько листков и протянул мне. Я забрала их бросилась по коридору за Сергеем.
— Подожди…
Он провел рукой по голове, будто убеждаясь, что случившееся с ним — правда, и вдруг крикнул:
— Ну что вы хотите? Что? Добились? Это же вы все устроили! Вы!
Он кинулся к двери, я — следом. Он бежал большими прыжками, высоко поднимая ноги, точно боялся, что его схватят.
Его необходимо было догнать. Но надо предупредить Прохоренко.
Я рванула дверь и оказалась в кабинете.
— Щукин с дружками линчевали Завьялова.
— Линчевали?
— Да, остригли, связали руки…
— Успокоитесь, — попросил Прохоренко, — Вера Федоровна бог знает что вообразит о нашей школе. Вначале — погром. Хорошо, решили съездить на стройку, поглядеть вместе. Теперь — линч. Да вы подумайте, что говорите. — Он обратился к инспектору: — Извините, пойду взгляну. Идемте, Мария Николаевна, идемте.
Он открыл дверь, посторонился и пропустил меня вперед. Остановился у кабинета физики, отпер дверь ключом и попросил:
— Зайдемте…
Я вошла — он повернул ключ, в упор поглядел на меня.
— Что вы хотите? Я не поняла.
— Вы ненавидите нас с Люсей, ненавидите за добро, которое мы сделали для вас. Есть такие: за тепло — злоба, за ласку — гадость. Вы не можете нам простить свою неустроенность, вас все раздражает, и вы ищете повода, чтобы нас испачкать.
Я молчала.
— Какое вам дело до газовых плит, до бачков от туалета, до этого Завьялова, в конце концов? Вы только играете в принципиальность, а на самом деле все много проще. От вашей принципиальности, простите, не тем пахнет. Мы сделали для вас все. Вынули из дыры, достали квартиру, поселили у себя дома. И что же?
Я сказала:
— Откройте!
— Не волнуйтесь, я выпущу вас, — сказал он спокойнее. — Но запомните одно: вы зря надеетесь помешать моему делу. Я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило.
Он распахнул дверь, я бросилась к выходу.
Школьный двор бугрился от металлолома. Лежали батареи, ванны, плиты, замысловатые механизмы, трубы. Казалось, все городское железо, нужное и ненужное, валялось здесь. А к школе волокли и волокли трофеи. Я больше не могла думать об этом, я спешила. Перед последним поворотом моя тревога стала такой острой, что я побежала. Выскочила из-под арки и остановилась: перед флигелем Завьяловых стояла «скорая помощь». Я ухватилась рукой за штакетник и больше не могла сделать ни шага.
Двое фельдшеров вынесли носилки и вкатили их в кузов. Хлопнула дверца. И тогда я закричала, замахала руками. Но было поздно. «Скорая» с воем промчалась мимо.
Я поплелась к флигелю. Дверь была открыта. На крыльце толпились соседи, я отыскала глазами Фросю и бросилась к ней.
— Что с Сережей?
— Отравился…
Я закрыла глаза, чувствуя, что у меня подкашиваются ноги.
— Да не пугайтесь. Сказали, что не опасно, все будет, сказали, в порядке. Хватил уксусу стакан. Хорошо, что вовремя увидала. Зашла, а он не дышит…
Я повернулась и тут увидела Шуру. Она бежала без пальто, простоволосая, с безумными глазами.
— Живой? — выкрикнула она.