После контузии у Суворова стала сильно болеть голова. Тогда старший врач полка В. Иванов отправил его в летный санаторий, который находился неподалеку, тоже в Подмосковье. Только еще через месяц наш товарищ смог вновь сесть за штурвал «петлякова» и приступить к боевой работе. Надо сказать, что до последнего дня войны Суворову поручались самые ответственные, самые сложные разведывательные полеты и он всегда выполнял их до конца, проявляя при этом редкое самообладание и мужество. Командование полка по достоинству оценивало подвиги летчика. В разное время он был награжден тремя орденами боевого Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, медалями.
Я знаю, фронтовик Иван Васильевич Суворов трудился в народном хозяйстве и вел активную военно-патриотическую работу с молодежью. Мы, однополчане Суворова, даже и не подозревали когда-то, что этот человек скрывает от нас талант художника. Живописи Иван Васильевич отдавал все свободное время. А об успехах на этом поприще свидетельствует хотя бы такой факт: многие картины Суворова экспонируются в Саратовском краеведческом музее и Музее Военно-Воздушных Сил в Монино.
Накануне празднования 30-летия Победы Иван Васильевич получил волнующее письмо от следопытов Горовастенской школы. Ребята нашли обломки его самолета, а в нем останки еще одного летчика. В искореженном металле удалось отыскать орден боевого Красного Знамени. По номеру ребята установили, что он принадлежит пилоту Суворову. Следопыты приглашали фронтовика приехать к ним в гости.
8 мая 1975 года пионерский отряд со знаменем встретил Суворова на платформе звуками горна. Даже пассажиры высыпали из вагонов, чтобы посмотреть на ритуал встречи фронтовика. А сам Иван Васильевич был тронут до слез.
Недалеко от школы высится пятиметровый солдат с автоматом на груди — памятник воинам, чьи имена были восстановлены только сравнительно недавно. В тот день на мраморной плите появилось еще одно имя — штурмана капитана Вячеслава Георгиевича Короленко. Именно его останки обнаружили в обломках «петлякова» следопыты Горовастенской школы. Посетил Иван Васильевич и то место, где упал его самолет, но ничего вокруг не узнал. Там, где было болото, выросла березовая роща…
Наступление гитлеровских войск летом 1942 года на юге поставило нашу страну в крайне тяжелое положение. Захват богатейших областей Дона и Донбасса, угроза выхода на Волгу и на Северный Кавказ, а в целом переход стратегической инициативы в руки врага — все это диктовало необходимость принять решительные меры для повышения боевитости, стойкости и дисциплины в советских войсках. Именно с этими тревожными за судьбу Родины событиями было связано появление в июле 1942 года приказа Верховного Главнокомандования № 227, известного своей категоричностью: «Ни шагу назад!» Когда политруки, парторги и агитаторы 4-го Отдельного дальнеразведывательного авиационного полка зачитывали его перед строем, лица людей выражали суровую решимость сделать все возможное и невозможное.
Хотя, если говорить откровенно, при всей злободневности тех требований, которые предъявлял приказ № 227 к советским войскам, он не мог внести никаких резких перемен в боевую деятельность нашего полка. Взять, допустим, нас, наземных специалистов.
Да, мы не выполняли заданий в тылу врага и не оборонялись на поле боя. Однако нам приходилось ежедневно вести борьбу с нечеловеческой усталостью. А как тяжело было нам жить в постоянной тревоге за свой самолет: вернется ли он на аэродром из дальнего рейда за линию фронта? Ведь его могли сбить не потому, что противник оказался сильнее, а из-за отказа бортового оружия, мотора, системы управления.
Все опытные специалисты в полку прекрасно понимали это и старались готовить машины к полету так, чтобы предусмотреть «тысячи» мелочей. Но дорогостоящие самолеты, а главное — жизни экипажей вверялись также и новичкам. Так что вполне разумным было считать, что именно на них в условиях аэродромной деятельности приказ требовал обратить самое серьезное внимание. С новым пополнением тогда бесконечно много занимались инженеры, опытные техники, механики, оружейники и другие специалисты полка.
А положение советских войск на юге между тем с каждым днем становилось все более тяжелым. Особенно тревожили сообщения Информбюро о развитии наступления немецких войск на Сталинградском направлении. Во второй половине августа фашистам удалось форсировать Дон, прорваться к Волге севернее Сталинграда и отрезать оборонявшиеся в городе войска от остальных сил фронта.
В этих условиях Ставка Верховного Главнокомандования чрезвычайно важную роль отводила воздушной разведке. Перед ней ставилась задача — всеми средствами своевременно выявлять точное местонахождение крупных резервов живой силы и техники противника на стратегически важных направлениях.
К сожалению, 4-й Отдельный дальнеразведывательный авиационный полк продолжал находиться в Монине. Как стало потом известно, вызвано это было тем, что Ставка по-прежнему не исключала повторного наступления немецких войск на Москву. Но в один прекрасный день с Монина поднялась и перелетела на аэродром в Тамбовской области 2-я эскадрилья под командованием капитана Гаврилова. Ей было приказано действовать в интересах Сталинградского фронта. Тотчас в Добринку отправились и наземные авиационные специалисты, среди которых был и я.
Технический состав разведывательной эскадрильи разместился в амбаре неподалеку от колхозного фруктового сада, в котором среди деревьев были рассредоточены и замаскированы самолеты. Спали мы на соломе, разбросанной на полу амбара, укрываясь шинелями. Хотя в прохладные сентябрьские ночи проку от них было мало. Ночью мы мерзли, а днем, что греха таить, голодали. На наше счастье, рядом оказалось поле с неубранной сахарной свеклой. Испеченная на костре, она хоть как-то дополняла наш скудный паек.
Полевой аэродром был хорошо замаскирован. Взлетная полоса, например, проходила прямо в кукурузном поле. Поэтому немецкие «рамы», сколько ни крутились над аэродромом, обнаружить его никак не могли, а следовательно, нас ни разу не бомбили. Но однажды мы все-таки изрядно перепугались, приняв за вражеские самолеты наши штурмовики Ил-2. Они возвращались с боевого задания на малой высоте через аэродром. Кто-то из нас с криком «Воздух!» первым кинулся наутек по кукурузе. Следом, не раздумывая, бросились остальные. От самолета, как известно, не убежишь, да к тому же и бегуны мы были никудышные. Несколько минут оказалось достаточно, чтобы мы, обессиленные, попадали в кукурузу, затравленно уставившись на приближающиеся самолеты. И только тогда обратили внимание на то, что они покачивают крыльями — дают нам знать, дескать, летят свои. Потом мы долго смеялись, вспоминая наш испуганный вид и редкую резвость, с которой драпали к укрытию. Но, честно говоря, это был смех сквозь слезы. Ведь аэродром не имел никакой противовоздушной обороны. Так что, отсмеявшись, мы серьезно задумались над тем, как исправить положение. Решили, что если и в самом деле налетит противник, больше никуда не бежать, а открыть огонь из крупнокалиберных пулеметов, которые находились в штурманских кабинах «петляковых».
С полевого аэродрома наши экипажи сделали несколько разведывательных полетов в район Сталинграда. Расстояние приходилось покрывать приличное, а промежуточных аэродромов для дозаправки самолетов не было. Поэтому даже к Пе-3-бис, который по сравнению с другими нашими самолетами брал и без того много горючего, подвешивались дополнительные бензобаки. Кстати, думается, есть необходимость сказать несколько слов о том, что это был за самолет Пе-3-бис. При всей внешней схожести с Пе-2, он имел более качественные полетные характеристики. Достаточно упомянуть хотя бы такие факты: Пе-3-бис использовался не только как воздушный разведчик, но и как истребитель-перехватчик. Чтобы превратить Пе-2 — пикирующий бомбардировщик в самолет, способный наравне сражаться с вражескими истребителями, конструкторский коллектив, возглавляемый В. М. Петляковым, проделал с ним поистине уникальную модификацию. Пе-3-бис имел мощное наступательное вооружение, среди которого самым грозным по тем временам можно считать 20-мм пушку. Словом, это был во всех отношениях замечательный самолет, а в воздушной разведке ему не было равного. Жаль только, что Пе-3-бис у нас в полку было очень мало.