Вот на таком самолете наши летчики и штурманы Гаврилов, Вешников, Мурылев, Исаев, Степин, Петушков, Сапожников и летали в район Сталинграда. Добытые ими данные о резервах противника помогали советскому командованию своевременно предпринимать меры для организации обороны города.
Обработка фотопленки, на которой зоркий объектив успевал зафиксировать механизированные колонны врага или скопление его самолетов на аэродроме, производилась немедленно. Из широкоформатных снимков делался специальный планшет. Затем он и данные визуальной разведки экипажа отправлялись на связном самолете в штаб фронта. И тут, как говорится, не дай бог специалистам из фотослужбы что-то напутать, недоделать, испортить. Что значило, например, загубить фоторолик с разведданными? Это — свести на нет всю смертельно опасную воздушную разведку экипажа, изнурительную работу техников, механиков, других наземных специалистов, обеспечивавших этот полет за линию фронта, а главное — лишить командование наших обороняющихся войск ценных сведений о противнике.
Конечно, сегодня, по истечении десятилетий, многие неурядицы, промахи той поры в напряженной аэродромной работе кажутся уже не столь существенными. А тогда любая «мелочь», как правило, грозила обернуться самыми печальными последствиями. Мы не имели права на брак в доверенном деле, чего бы это ни стоило.
Вообще, думается, в многочисленных воспоминаниях о боевых действиях нашей авиации в годы минувшей войны пока еще несправедливо мало уделяется внимания скромным аэродромным труженикам. Например, почему-то не приходилось встречаться со сколько-нибудь интересным документальным повествованием, не говоря уже о художественном произведении или кинофильме, в котором полновесно рассказывалось бы о ближайших помощниках летчиков — техниках и механиках. Я считаю, что мои сослуживцы, обслуживавшие самолеты-разведчики, вполне заслуживают этого. Не боюсь повториться, если скажу, что все они вершили поистине героические дела. Такие авиаторы, как Ходасевич, Годельшин, Кукушкин, Амелин, Данилин, Горячев, Мякишев, Рыбаков, Бондарев, Вавилин, Щербаков и многие другие трудились с полным напряжением сил. В дни и ночи обороны Сталинграда они даже представить себе не могли, что какой-то самолет по их вине оказался бы не готовым к боевому вылету. И это в стужу, постоянно недоедая, нередко не имея под руками необходимых запасных частей.
Поэтому до боли бывало обидно, если из-за чьей-то халатности тяжелый труд вдруг шел насмарку. К сожалению, случалось и такое.
Я уже рассказывал о том, как облетывал самолеты во время приемки наш летчик В. Мурылев. Тогда товарищи сурово осудили его за лихачество и он дал слово, что больше не будет без нужды подвергать риску себя и машину. Однако и в Тамбове Мурылев частенько из-за своих выкрутасов на посадке был на волосок от гибели. Так, например, он, возвращаясь с задания, любил подходить к аэродрому на большой высоте. Затем Мурылев пикировал, на бреющем полете проносился над стоянкой и лихо сажал самолет на полосу. Кое-кто из нас восхищался его виртуозностью, но большинство осуждающе покачивало головами, понимая, что добром это когда-нибудь не кончится. Так оно и вышло. Однажды после такой посадки я обнаружил, что контейнер с аккумуляторами сорвался с места, держится лишь на проводах. Доложил об этом инженеру эскадрильи. Тот произвел тщательный осмотр и нивелировку фюзеляжа. Оказалось, что от большой перегрузки он деформировался. Летать на самолете стало опасно. Его списали, а снятое оборудование пошло на запасные части. Так безответственный поступок одного человека лишил полк боевой машины, на восстановление которой раньше техник, механики, другие специалисты отдавали последние силы.
Порой такая безответственность приводила к гибели людей. Например, совершенно нелепо погиб механик по кислородному оборудованию (фамилию, к сожалению, запамятовал). Выполняя предполетную подготовку, он встал на подножку входного люка в кабину штурмана, чтобы открыть кислородные вентили. В это время летчик сержант В. Вешников решил проверить исправность пулеметной установки. Он дал очередь, и пули, пробив бронеплиту, изуродовали механику ноги. Надо было срочно доставить раненого в госпиталь. Командир эскадрильи по разным причинам долго не мог взлететь на своем «петлякове», где в отсеке стрелка-радиста поместили истекающего кровью товарища. Потом его перенесли в У-2 и Гаврилов сумел все-таки подняться в воздух, но драгоценное время было потеряно. Механик умер на пути в Мичуринск от потери крови.
Этот трагический случай послужил всей эскадрилье суровым уроком.
Глубокой осенью 1942 года эскадрилья капитана Гаврилова перебазировалась на аэродром Борисоглебска. Здесь имелись вполне приличные ремонтные мастерские, которыми мы незамедлительно воспользовались. Тщательно проверили на воздушных разведчиках электрооборудование, выявили и заменили неисправные приборы, датчики и агрегаты. Подняв машины на «козлы», проверили работу шасси, посадочных щитков, закрылок. Оружейники наконец-то смогли полностью отремонтировать пулеметы и пушки. Словом, мы основательно «подлечили» свои самолеты.
Но, к большому огорчению, именно на Борисоглебском аэродроме мы опять по халатности, на этот раз стартового наряда, да и командира эскадрильи, лишились еще одного самолета. А дело было так.
При перебазировании на промежуточном аэродроме из-за какой-то неисправности застрял один «петляков». На другой день экипаж запросил разрешение на перелет в Борисоглебск. Накануне всю ночь шел сильный снег, который на взлетно-посадочной полосе тракторист укатал катком. Но со снегом на полосе, даже если он утрамбован, шутки плохи. Ни стартовая команда, ни командир эскадрильи почему-то не дали летчику необходимых рекомендаций для успешной посадки. Едва самолет коснулся колесами полосы, его поглотило огромное снежное облако. Потом в воздухе мелькнули кили и послышался удар. Снег осел, и мы увидели, что самолет лежит кверху брюхом. Несколько человек вскочило в дежурную машину, помчалось к месту аварии. Они помогли экипажу выбраться из самолета. Больше всех пострадал стрелок-радист, которого отправили в госпиталь. А самолет пришлось разобрать на запчасти.
Обстановка под Сталинградом с каждым днем обострялась. Ставка Верховного Главнокомандования нуждалась в стратегических и тактических сведениях о резервах противника, которые он непрерывно подтягивал к городу. Именно этим обстоятельством, думается, и было продиктовано решение Разведывательного управления ВВС перевести эскадрилью капитана Гаврилова в Борисоглебск. Наши экипажи стали чаще наведываться в тыл врага на главном направлении движения его механизированных колонн к Сталинграду. Полеты воздушных разведчиков велись в условиях, когда противник сохранял превосходство в воздухе. Чтобы предельно сократить потери, командование эскадрильи приняло меры по повышению выучки летного состава.
Мы с болью следили за сообщениями о кровопролитных боях в Сталинграде. О многом из того, что там творилось, рассказывали экипажи, вылетавшие на боевые задания к огненной Волге. От подробностей леденела кровь в жилах. Всем нам очень хотелось встать в ряды защитников города с оружием в руках. Мы даже написали по этому поводу рапорты. Но Гаврилов вернул их назад. При этом он постарался как можно убедительнее объяснить, что эскадрилья выполняет работу, от результатов которой в немалой степени зависит скорейший разгром врага у стен Сталинграда.
Словом, комэска и успокоил и вдохновил нас. Вообще капитан Гаврилов остался в моей памяти как прекрасный летчик и редкой души человек. К сожалению, вскоре после этого события он был отстранен от командования эскадрильей из-за «больших потерь техники вне боевых действий». Немного позже Гаврилов погиб во время перегона самолета из Казани на аэродром Чкаловский.
11 ноября фашисты предприняли последнюю попытку овладеть городом, которая, как и все предыдущие, не принесла им успеха. А 23 ноября войска Юго-Западного фронта заняли Калач и соединились с войсками Сталинградского фронта. Группировка гитлеровцев была окружена.