Пришел в себя только тогда, когда самолет затрясло и тут же он резко пошел к земле. Нам повезло, что все это происходило недалеко от Курска, а за штурвалом был опытнейший пилот капитан Г. Плитка. Он точно вывел машину на Курский аэродром и с ходу посадил ее на одном моторе. Когда механик снял с отказавшего мотора капот, мы все буквально остолбенели: в картере зияло приличное рваное отверстие, из которого вытекало струйкой дымящееся масло. Как потом выяснилось, это произошло из-за обрыва шатуна. Его осколок точно снаряд прошил корпус картера насквозь. Нетрудно представить, что было бы с нами, если бы он вылетел в сторону кабины.
На окраине аэродрома в Курске находился глубокий овраг, за которым сразу же начинался лес. На обоих склонах оврага еще немцы вырыли землянки с небольшими оконцами. Они были хорошо укрыты зарослями кустарника, стволами диких груш и яблонь. Вот в этих землянках и разместилась наша оперативная группа, в которую входили две эскадрильи, штаб, места отдыха летного и технического состава, фотослужба. В старом просторном сарае вблизи стоянки самолетов обосновались радисты, а неподалеку от них в высоком густом кустарнике укрылся пеленгатор.
Словом, мы давно уже не жили в столь благоприятных условиях. Но не успели как следует освоиться на новом месте, как ночью на аэродром нагрянули немецкие бомбардировщики. Вообще-то к бомбежкам за время войны мы вроде бы немного привыкли. Но только не к ночным. К ним привыкнуть невозможно. В самом деле, рвущиеся в кромешной тьме бомбы, визг и вой могли свести с ума кого угодно. И хотя материальный ущерб ночные бомбежки наносили незначительный, душу они выматывали основательно. Суматошно пробегав в поисках укрытия, к утру мы едва держались на ногах. А ведь каждому из нас предстояло напряженно работать по обслуживанию самолетов, экипажам — лететь на задания в тыл врага.
Противник, конечно, раскусил, что наш аэродром не имеет противовоздушной обороны. И скоро к ночным бомбардировкам прибавились и дневные. Хорошо помню один такой налет солнечным мартовским утром. Подготовив самолеты к вылетам, мы сидели на стоянке, поджидая экипажи. Неожиданно в воздухе появилось несколько десятков бомбардировщиков, державших курс прямо на аэродром. Яркое солнце слепило глаза, мешало нам разглядеть, что это были за самолеты. Кто-то высказал предположение, что летят наши, поскольку у немцев он никогда таких самолетов не видел. Слишком поздно мы поняли, что сослуживец ненароком ввел нас в заблуждение. У самолетов открылись люки, и оттуда посыпались бомбы. Еще до конца не вникнув в происходящее, я инстинктивно упал на землю, стараясь спрятать голову за кислородный баллон. Одна серия взрывов закончилась примерно в сотне метров от меня, другая обрушилась на овраг и лес. В какой-то момент от группы бомбардировщиков отделились три самолета. Они спустились до бреющего полета и пошли вдоль взлетно-посадочной полосы, сбрасывая бомбы и обстреливая ее из пулеметов. В это время здесь находилось около трехсот женщин, присланных из Курска для уборки снега. В тот налет на аэродроме погибло более ста человек. В основном жертвами фашистских стервятников оказалось беззащитное мирное население.
Через несколько дней аэродром атаковали шесть «фокке-вульфов». Мы понимали, что главная цель их налета — уничтожить наши самолеты-разведчики. Но «фокке-вульфы» так и не смогли нанести аэродрому серьезного урона. Если не считать, что снарядом был разбит киль одного «бостона». Авиаторы отделались легким испугом да побегали в поисках укрытия до седьмого пота.
На этот раз враг понял, что налеты на наш аэродром уже не останутся для него безнаказанными. Дело в том, что накануне к нам прибыл полк истребителей. Честно говоря, появление «фокке-вульфов» они чуточку прозевали. Но затем, несмотря на бомбежку и обстрел, дежурное звено все-таки взлетело. И тогда гитлеровским летчикам стало уже не до прицельной атаки наших разведчиков.
Еще через несколько дней противовоздушная оборона аэродрома пополнилась зенитной батареей. Артиллеристами, к нашему удивлению, оказались девушки. В первую же бомбежку, которая пришлась на ночь, они, побросав орудия, сбежали в лес. Прибывшему с батареей пожилому старшине понадобилось немало сил и времени для того, чтобы сделать из девушек слаженные и, что очень важно, бесстрашные зенитные расчеты. Все перевоспитание происходило на глазах авиаторов, и я могу засвидетельствовать, что в дальнейшем защитники неба над аэродромом научились давать вражеским самолетам достойный отпор. У нас стало спокойнее на душе. Теперь, подготавливая боевую технику к полетам, мы не отвлекались на тревожное разглядывание небосвода.
Вообще девушек на нашем аэродроме служило много: связистки, кислородчицы, оружейницы, фотолаборантки, медсестры, повара… Было тяжело нам, мужчинам, переносить военное лихолетие, но еще тяжелее, безусловно, приходилось им. Как сейчас вижу спешащую ранним утром к самолету Дусю Лазицкую. В руках у девушки лента к крупнокалиберному пулемету, и она вся согнулась под тяжелой ношей. А помочь ей некому: каждый авиационный специалист в поте лица трудится на своем месте, чтобы на боевом курсе в тылу врага на самолете не отказал мотор, какой-нибудь прибор, механизм, датчик. Все знают, что заботливые Дусины руки тщательно промыли и вытерли ветошью каждый патрон. Что на специальной машинке девушка выровняла их в ленте. Но этого мало. Оружейница еще должна наполнить лентами кассеты бортового пулемета, проверить укладку и сделать контрольные выстрелы. И так с утра до вечера.
Мне запомнилась Мария Клейменова с передвижной связной радиостанции. Это была небольшого росточка чернобровая девушка, которая не переставала улыбаться. А специалистом она считалась первоклассным. Все наши воздушные разведчики, наверно, до конца жизни не забудут ее голос в эфире. Через руки Клейменовой в штабы командования шла ценнейшая информация о резервах и обороне врага. Нередко радистка приводила на свой аэродром экипажи, потерявшие в плохую погоду ориентировку.
Кстати сказать, навигационная обстановка в районе Курска была очень сложной. Местная магнитная аномалия влияла на компасы, находящиеся на борту самолетов. И летчикам было трудно учесть поправки к заданному курсу. Прибавьте к этому неустойчивую весеннюю погоду: снегопад или дождь, низкую облачность или туман. В результате экипажи, особенно малоопытные, частенько на пути домой начинали блуждать. Само собой разумеется, тут было недалеко и до беды. Девушки, такие же, как Мария Клейменова, посылая на борт самолетов спасительный пеленг, выводили их на свой аэродром. Надо было видеть, как потом благодарили связисток экипажи.
В период подготовки к сражению на Курской дуге оперативная группа нашего полка на самолетах Пе-2, Пе-3-бис и «аэрокобра» вела интенсивную воздушную разведку фронтовой полосы под Орлом и Белгородом, а также в глубоком тылу противника. Выполнять боевые задания в это время было непросто. Враг всеми силами стремился скрыть свои замыслы. Другими словами, он стремился всячески уничтожить любой советский самолет, заподозренный в воздушной разведке. А что, собственно, в таких случаях мог противопоставить врагу наш одиночный самолет? Да к тому же в силу своей специфики вынужденный нередко подолгу крутиться на небольшой высоте в самой опасной, с точки зрения противовоздушной обороны, зоне. Пожалуй, только тот, кто хоть раз побывал в подобном полете, смог бы до конца понять состояние экипажей. Я так и не побывал, но со слов боевых товарищей хорошо представляю, какой смертельной опасности они подвергали себя.
В апреле 1943 года с курского аэродрома на разведку вылетел экипаж старшего лейтенанта Озеркова. Рядом с ним были штурман лейтенант Соловьев и стрелок-радист старшина Русанов. Им было приказано сфотографировать железнодорожный узел и аэродром в Брянске. Линию фронта воздушный разведчик пересек благополучно. Внимание привлекла дорога, по которой в сторону Орла двигались танки, самоходки, бронетранспортеры с пушками. Русанов быстро зашифровал радиограмму и передал ее в штаб фронта. Теперь можно было следовать дальше — на Брянск.
Неожиданно из-за тучи внизу появились три «фокке-вульфа». Они с ходу атаковали самолет-разведчик и подожгли правый мотор. Озерков попытался сбить пламя крутым скольжением к земле. В это мгновение навстречу «петлякову» выскочили еще три вражеских истребителя. Видимо, предвкушая легкую победу, они смело приблизились к нашему самолету на довольно близкое расстояние. Стрелок-радист Русанов не растерялся: бросив торчавший из нижнего люка крупнокалиберный пулемет, он метнулся к бортовому скорострельному, поймал в прицел ближайший истребитель и дал очередь. «Фокке-вульф» вспыхнул и ринулся вниз. Почти одновременно на «петлякове» раздался взрыв. Он резко клюнул носом и пошел кругами к земле. Вражеские истребители как коршуны бросились на него со всех сторон. Еще один взрыв потряс «петлякова». Замолчал пулемет из штурманской кабины. Как потом выяснилось, Соловьев был убит. Озеркову снаряд раздробил ногу, у Русанова кровь заливала глаза. Впоследствии медики удалили у него из головы 23 осколка. Смахивая свободной рукой кровь, Русанов выглянул в астролюк и увидел совсем рядом немецкий истребитель. Очевидно, у гитлеровского летчика кончились боеприпасы, а на таран они никогда не решались. Но опустели пулеметные ленты и у стрелка-радиста. Стиснув от злости зубы, он погрозил немцу кулаком. Тот ухмыльнулся и показал большой палец, дескать, молодцы. Так наши отважные ребята заслужили похвалу даже у врага.