15
В общежитии нас встретил отец Лиды. Это было настолько неожиданно, что я даже вздрогнул, увидев его. От предчувствия беды защемило сердце.
А Лида уже висела у отца на шее.
Я сдержано поздоровался. Иван Ефимович улыбнулся в ответ. Ничего нельзя было прочесть на его лице, оно оставалось приветливым и непроницаемым.
— Где же это вы целый день пропадаете? Ждал, ждал, уже хотел уходить к себе в гостиницу.
— Папочка, у нас сегодня такой день, такой день! В общем, было распределение…
— Неужели?
Я счел неудобным оставаться при этом разговоре и пошел к себе. На душе тревога. Я не забыл, как встретила меня Лидина мама. А отец? Что он знает о наших отношениях? Знает, наверное, кое-что, не первый раз видит нас вместе.
Вряд ли их обрадует известие о нашем браке, я чувствую это. Мы с Лидой договорились пока не сообщать им об этом. Потом, когда все уладится, станем работать и самостоятельно жить, напишем. Объясним, что любим друг друга, и попросим, как говорится, родительского благословения.
В комнате у нас как на вокзале. Одни упаковывают свои вещи, другие собираются это делать, постоянно кто-то приходит прощаться…
У своего чемодана возится Николай Расторгуев. Он хочет поехать с Раисой на месяц к ее родным, отдохнуть перед работой. Ваня сидит на койке рядом с Таей Киселевой. По выражению лиц понятно, что их уже ничто не разлучит.
Торопится с отъездом Сережа. На улице его ожидает подружка, Ирина, из кредитно-экономического института. Он то и дело подходит к окну и что-то показывает ей на пальцах.
За столом Меркулов и Магомед оглы расставляют шахматы. Тут же, опираясь на плечо мужа, стоит Катя.
— Ну, Ахмет Магомед, держись! — делая первый ход, шутит Виктор. — Иду в атаку. Так и быть, влеплю тебе хороший мат на память.
— Это еще будем посмотреть, кто кому. Нас теперь двое. Так что ты не очень!
— Ничего, это не волейбол. Здесь я и с двумя справлюсь!
Настроение у всех дорожное, приподнятое. Только у меня на душе кошки скребут. Места себе не могу найти: то подошел к играющим и бессмысленно уставился на доску, то прилег на постель…
На другой день я проснулся поздно, на скорую руку позавтракав, отправился искать Лиду. Но ее нигде не было, и никто не знал, куда она ушла. Досадуя на себя, что так долго спал, я поспешил в институт. Надо было сдать в библиотеку книги, получить документы. Но и там не повезло. Не оказалось на месте библиотекарши, потом пришлось ждать секретаря. Наконец, покончив с делами, я зашел в столовую и домой возвратился часа в три дня.
— Где ты пропадаешь? — удивленно посмотрел на меня Иван. — Тут Лида тебя ищет, уже пять раз приходила.
Я вышел в коридор, но Лида уже сама спешила мне навстречу. Лицо растерянное, вся в слезах…
— Толя… Я не поеду с тобой…, — с ходу ошарашила она.
— Не поедешь? Но почему?
— Толик, дорогой… — обняв меня за шею, она залилась слезами.
— Скажи, что случилось?
— Я сейчас сама не своя… Не знаю, что со мною, что я делаю. Мы с папкой только что были в институте… и я упросила… В общем, мне переменили место назначения…
Рука моя, обнимавшая Лиду, бессильно опустилась.
— Толич, милый, хороший ты мой, не обижайся, мы все равно будем вместе… Проверим наши чувства, поживем немного порознь… я уверена, что мы не сможем друг без друга. Правда! Ну, что ты молчишь? Скажи хоть слово!
— И куда же ты едешь? — наконец выдавил я из себя.
— В Курскую область.
«В Курскую? А как же Волга?» — почему-то мелькнуло у меня в голове. Но вслух сказал:
— Что ж, поезжай. Всего хорошего.
Повернулся и, не успела она что-либо добавить, скрылся в своей комнате.
Я лежал, уставившись в одну точку. Вот так же когда-то смотрел на стену в палате полевого госпиталя. Итак, надежды, любовь — все рухнуло. Недолго продлились счастливые дни. Что же теперь делать? Эх, ты, Лида-Лидушка! Вчера еще давала слово, клялась в любви… Вот она, верность женщины! А ты, простак, поверил. Выходит, рано я размечтался о семейном счастье. Ну, что ж. Проживу один. Не привыкать. Надо уезжать. Немедленно уезжать отсюда!
Но куда? Домой? Нет. О каком отдыхе может идти речь? Ехать в Сталинград! С головой окунуться в работу, забыть обо всем…
Перед отъездом я решил зайти к Пете Новикову. Не мог вот так взять и уехать, не повидавшись с ним.
Вспомнился день, когда мы с Ваней Нагорновым впервые были у него «в гостях», как недружелюбно он нас тогда принял. Но сейчас Петр уже на втором курсе института.
Я постучал и вошел в комнату. Петя у открытого окна читал книгу.
— Анатолий! — обрадовался он. — А я сегодня к тебе собирался. Ну что, тебя можно поздравить? Юрист? Звучит хорошо! Рад за тебя, дружище!
Как все переменилось в этой комнате! Постель аккуратно заправлена. На стене узорчатый яркий ковер. Радиоприемник на изящной полированной тумбочке. Новые венские стулья, письменный стол, настольная лампа, книги…
— Хорошо тут у тебя, — не удержался я.
Петр довольно засмеялся.
Сам он в домашней пижаме, чисто выбрит. Глубокий пульсирующий шрам почти не виден под шапкой каштановых волос.
— Что же ты стоишь! — спохватился он, придвигая стул. — Садись, рассказывай, куда получил направление?
— В Сталинград, в управление юстиции.
— Ну что ж, неплохо. Ты, кажется, туда и хотел?
— Да. Я ведь пришел с тобою попрощаться.
— Уже уезжаешь? Куда же, домой, в отпуск?
— Нет. Сразу к месту работы. Хочу поскорее испытать, на что способен.
— Конечно… Но лучше бы отдохнул немного. Когда едешь?
— Сегодня, в девять вечера.
— Как, уже сегодня? Вот тебе раз! А у нас партийное собрание, — почесал затылок Петр, что-то обдумывая. — Вот что, — решительно тряхнул он головой, — я отпрошусь и провожу тебя. Такой случай…
— Нет, нет! — энергично запротестовал я. — Меня проводят…
— А, понимаю. Девушка, да? Лида?
Я кивнул головой и нашел в себе силы улыбнуться.
Около самого общежития на лавочке сидела Лида.
Похоже, что она специально ожидала меня.
— Анатолий!
Мы пошли рядом. Вдруг, резко остановившись, Лида повернулась ко мне. Лицо бледное, глаза опухшие, воспаленные.
— Толя, ты, наверное, думаешь обо мне самое плохое. Я не хочу оправдываться, я виновата… в малодушии, в том, что поспешила переменить направление на работу, обманула тебя… Я уверена, что об этом буду горько сожалеть. Да что буду, когда уже сейчас раскаиваюсь в этом!
— Зачем же ты так поступила? — вырвалось у меня.
— Меня просил отец. Говорил, что убивается мать, что она умоляет отговорить меня от поездки с тобой, что не переживет этого… Я и побежала в институт… Но это все не то. Я не должна была их слушать. Не им же с тобою жить, а мне, а я тебя люблю… Конечно, все это не оправдание, и ты вправе презирать меня, ненавидеть…
Лида говорила быстро, горячо, боясь, что я ее прерву.
— Толик, милый, поверь только одному — я тебя люблю! Люблю на всю жизнь, и никакие расстояния, никакие силы не смогут нас разъединить. Пройдет полгода, от силы год, и мы снова будем вместе, если, конечно, ты меня не разлюбишь, такую непутевую… Скажи, если я приеду, ты не прогонишь меня?
Лицо ее выражало такую боль, что дрогнуло сердце.
— Нет, конечно. Только приезжай поскорее…
Она спрятала лицо у меня на груди.
— Ты… когда едешь?
— Сегодня, вечером.
— Почему, зачем сегодня? Подожди хотя бы два-три дня. Мы еще погуляем с тобою, сходим в кино, в театры, — снова торопливо заговорила она, заглядывая мне в глаза. — А то ведь все некогда было, экзамены…
— Нет, Лида, мне пора. Я уже и билет взял на пароход.
— Да?.. Ну, тогда… Я провожу тебя, хорошо?
Она зашла к нам через полчаса, в беленьких босоножках на высоких каблучках, в светлом, с голубыми цветочками платье. В руках какой-то сверток.
— Возьми. Это тебе, на память.
Я развернул бумагу и увидел маленькую подушечку. На наволочке красными шелковыми нитками вышито; «Надейся и жди!»