— Учение аудаизма, — рассуждал Вейнберг, — отдает себе отчет в том, что у жизни есть свои законы и что нельзя не считаться с ними. Требования природы извечны. Просто «отменить» их не дано даже и Христу. Учение о самоотречении, о любви к другому больше, чем к самому себе, ведет к походу против собственной жизни, а следовательно, и к походу против жизни вообще, между тем как природа предписывает нам не самоуничтожение, а самоутверждение. Тайное еврейское учение Кабала, глубокая философия, выраженная в форме мифологической и символической, касается вопроса о половой жизни и рассматривает половой акт как выражение воли к жизни, как акт творческий и, следовательно, божественный. Важна и функция питания, но эта функция служит лишь продолжению жизни, тогда как в половом акте и посредством полового акта творится, создается новая жизнь. Отсюда и экстаз полового акта. Согласно еврейскому законодательству, даже верховный первосвященник, коин-годель, должен быть женат. Если у него умирает жена, то он на время, до новой женитьбы, отстраняется от исполнения своих обязанностей. Предполагается, что состояние безбрачия может содействовать зарождению и развитию в душе человека, — в данном случае первосвященника, — таких чувств, которые могут помешать гармоническому, нормальному ходу его духовной жизни. Точно так же и обыкновенный раввин должен быть женат. Бессемейный раввин не получает должности.
Сравнивая культуры западную и восточную, профессор Вейнберг отдавал предпочтение последней. В частности, русский характер, русская душа (как ее знали старые люди) особенно импонировали ему бескорыстием искания. Для западного философа мышление, по Вейнбергу, это работа ума, а для русского, хотя бы для того же Толстого — потребность и работа души. У Толстого мысли — теплые, а у западного философа — скажем, у Канта, — холодные. Русский человек и мыслитель недоволен земным, он порывается в небо, к высшей правде, он ищет — западный человек роет в земле: он тоже творит, создает мысли, образы, но — на другой почве. Русский мыслитель ищет чего-то нового, лучшего из любви к идеалу совершенствования, тогда как западный человек довольствуется, достигая идеала удобной, приятной, обеспеченной и с внешней стороны красивой жизни. Таким был, например, Иоганн Вольфганг Гёте, которого Лев Толстой не напрасно обвинял в буржуазности.
Стали говорить о еврейском народе, и тут я узнал, что профессор Вейнберг выступал, и устно и печатно, с осуждением отрицательных сторон еврейского характера, характера современного еврейства.
— Я еврей из евреев, — говорил он. — Я очень люблю еврейскую историю, еврейский народ, но еврея-человека не люблю. Вы думаете, что все, в чем обвиняют евреев хотя бы в нынешней Германии, неправда? Нет, в этом много правды, и евреи должны осознать свои слабые и дурные стороны и бороться с ними. Что я имею в виду? Да вот, возьмите хотя бы историю Бармата[12], когда даже германских министров подкупали взятками! Вообще с евреями связано множество скандальных историй на почве их корыстолюбия. Евреи всюду входили, влезали, были бестактны. Скверно вели себя в период инфляций, спекулировали. Какой-нибудь галицийский еврей приезжал в Берлин в своем архаическом виде, с пейсами, в лапсердаке, а через несколько дней шел в магазин, по-модному одевался и начинал спекулировать. У многих евреев были разбогатевшие родственники в Америке, евреи требовали от них скорейшей присылки денег, получали по двести, по триста долларов, меняли эти деньги на обесцененную немецкую валюту и начинали спекулировать. Добавляя к американским деньгам собственные сбережения, а также занимая средства у банков, обзаводились недвижимостью, покупали дом, другой, третий. Я лично знал одного бедного учителя, который за обесцененную валюту купил двадцать два дома! Лично знал раввина, который купил сорок семь домов… Разве это хорошо?.. А когда почуяли, что валюта будет стабилизироваться, поспешили обесцененными деньгами уплатить свои долги. И, наоборот, когда валюта, наконец, стабилизировалась, евреи, под залог недвижимости, занимали у банков по двадцать — тридцать тысяч долларов и жили роскошествуя, покупали виллы в Грюнвальде, автомобили, наполняли ночные кабаки и бары…
Евреи проходили в министерства, афишировали себя, были бестактны, глупы. Один мой знакомый еврей занимал большой пост в министерстве иностранных дел, и Когда, бывало, его хотели видеть родные и знакомые, то он назначал им свидания в министерстве, чтобы показать, что он за великий человек. Те собирались, и вот случалось так, что коридор перед его кабинетом наполнялся множеством евреев, и, немцы, проходя мимо, просто скрипели зубами, — и это понятно!.. Другой мой знакомый был шефом печати у прусского премьер-министра социал-демократа Северинга. Я однажды уговаривал его отказаться от этого поста, доказывая, что шефом печати должен быть, во имя еврейских интересов, немец, но успеха не имел. А разве назначение еврея на такой ответственный пост не должно было вызвать раздражение у немцев?.. То же и в других странах: на посты министров иностранных дел, послов назначаются евреи, как будто не нашлось бы для этих назначений своих людей… Вот и в Польше происходит спекуляция землей… Естественно, что богатство ведет к разврату, к злоупотреблениям и извращениям в эротической области. Издатель журнала… еврей М… признавался мне, что ни одна из барышень в его бюро не избегла его внимания… Мне известен случай, когда один еврей с четырьмя девушками… Если пришел к вам гость и видел, что у вас красивая жена, то почти автоматически дело шло к роману и к измене… С арабами в Палестине тоже совершено много бестактностей…
Все это старик Вейнберг, по его словам, выражал в своих статьях и письмах, опубликованных в разных изданиях. Часть их содержания была, без его ведома, включена, с присовокуплением удивления по поводу его позиции, в так называемую «Серую книгу», выпущенную французским правительством около 1934 года. Вейнберг случайно купил эту книгу и неожиданно увидал в ней свое имя.
В еврейской печати всего мира его осуждали за разоблачения, но он, по его словам, считал, что народ, желающий остаться в истории, должен следовать по пути правды и не бояться обличений. Ложью долго не проживешь. Закрывать глаза на свои недостатки нельзя.
Это была удивительная позиция! В первый раз я встретил такого замечательного человека и правдолюбца среди евреев.
Интересно, что, по словам Вейнберга, германский посланник в Праге Кох выразился где-то, что если бы все евреи рассуждали так, как профессор Вейнберг, то еврейского вопроса не было бы. Вейнберг однажды, до войны, по какому-то поводу посетил Коха. После беседы, в которой они коснулись и вопроса о судьбах еврейства, Кох заявил, что сделает об этой беседе доклад в министерстве иностранных дел и что свяжет Вейнберга с министерством.
— Нет! — воскликнул Вейнберг. — Ни в коем случае! Я не ищу ничего для себя. Я лишь излагаю свою принципиальную точку зрения.
Я верил, что Вейнбергом руководили при этом действительно самые идеальные побуждения.
Жалкого вида старичок в струпьях, запущенный, бедно и грязно одетый, представился мне вдруг в ореоле подлинного величия — величия библейских пророков, так же учивших и бичевавших свой народ за его пороки — из любви к нему, желая добра ему.
А старик Вейнберг промолвил на прощанье:
— Мои соплеменники рассердились бы на меня, если бы узнали, что я говорил с вами о евреях. Ведь вы — гой! Вы знаете, что вы — гой? Я говорил с гоем…
И он «задорно» улыбнулся, поглядев на меня слезящимися старческими мутно-голубыми глазами, прятавшимися за раскрасневшимися, воспаленными веками…
Однажды в апреле 1944 года мне сказали, что евреи в одной из своих комнат празднуют пасху. Я пошел посмотреть на это торжество под предлогом посещения Я. Е. Ярова. Яров, Бродский и большинство обитателей комнаты, отказавшиеся от своей еврейской церковности, в праздновании не участвовали.
За составленными вместе двумя желтыми столами восседало человек десять, преимущественно стариков, во главе с Вейнбергом, авторитет которого в качестве «старшего» на этот день был признан.
12
Юлий Бармат — спекулянт и аферист, составивший себе миллионное состояние на государственных поставках в эпоху обесценения марки в Германии в 1923–1924 гг. Разоблачение афер Бармата скомпрометировало ряд крупных государственных и парламентских деятелей