В этой связи примечательна встреча, происшедшая на фронте. Газетчик и командир подразделения беседовали о только что закончившемся бое. Разгоряченный майор характеризовал своих солдат: и тех, кто, выдержав бой, остались живы и сейчас готовились к новой атаке, и тех, кто отдали свою жизнь во имя победы, кто, как горячо убеждал майор, больше всего заслужили право быть упомянутыми в газете. Только поздним вечером за ужином разговор вдруг перекинулся совсем на другую тему — о детях. И майор рассказал о мальчике, бежавшем вместе с отцом из занятой фашистами Феодосии и укрывшемся в старокрымском лесу. Майор вовсе не одобрял того, чтобы мальчишки участвовали в боях, но что же было делать с пацаном, если в городе его все равно загубили бы фашисты.
— Он был у нас в партизанском отряде разведчиком, — говорил майор. — Мы старались беречь его. Но разве уследишь. Все время просился в бой. Единственное, что его иногда удерживало, — это страсть к рисованию. Как он рисовал! До сих пор простить себе не могу, что не настоял, не отправил его на Большую землю…
Этот разговор запал в душу журналиста, запомнился на годы, не давал покоя. Но надо было еще пройти по полям сражений до дня победы, побывать в Венгрии, Австрии, на Дальнем Востоке, прежде чем удалось попасть в Крым, в Феодосию, побродить по старым партизанским стоянкам в старокрымских лесах. Прошли годы в упорных творческих поисках, во встречах с людьми. Среди них были бывший командир бригады Восточного соединения партизан Крыма Александр Куликовский, бывший командир комсомольско-молодежного отряда Алексей Бахтин, феодосийский подпольщик Николай Богданов. Каждый вспоминал какую-нибудь черточку, дополняющую облик мальчика-художника.
В 1958 году в Крымиздате вышла повесть Якова Ершова «Витя Коробков — пионер, партизан». Военный журналист нашел свою тему. С тех пор он пишет только о детях, только для детей. И в этой теме его привлекают прежде всего истоки мужества, военно-патриотического воспитания юношества, любви к Родине, к ее героям.
Книга написана, казалось бы, без особых претензий. Незамысловат и ее сюжет. О жизни мальчика рассказывается несколько даже буднично. Учеба, рыбалка, поездка в Артек, увлечение рисованием… Мне хочется привести лишь два свидетельства того, как постепенно формируется характер мальчика, развивается его любовь к родной природе, его готовность к подвигу.
Первый случай произошел на рыбалке.
«— Славка, смотри: всходит солнце! Смотри, смотри: встает прямо из воды.
— У тебя клюет, — перебивает Славка.
Но Витя не смотрит на удочки. Нельзя из-за какого-то бычка пропустить восход солнца!
Витя любит эти тихие утренние часы на море. Впрочем, он мог бы просидеть на берегу весь день и не заскучать, как Славка. И часто он удивлялся: неужели Славка не понимает красоты моря, не чувствует прелести ярких, то и дело меняющихся красок?
Первый золотистый луч солнца сверкнул из-за облака и, прорезав воду, затерялся в ее глубинах. Непременное желание запечатлеть только что виденное охватило Витю. Он торопливо воткнул удилище в песок, достал альбом и коробку цветных карандашей.
Славка скосил глаза на Витю и недовольно поморщился:
— Ну, теперь прощай рыбалка, — проворчал он».
А вот разговор с отцом, уже во время войны, в оккупированной гитлеровцами Феодосии. Отец работал тогда в открытой оккупационными властями типографии.
«— Папа, — спросил Витя, глядя отцу в глаза. — Зачем ты служишь немцам?
Вопрос был настолько неожиданным, что отец вздрогнул.
— Оставь, сынок! — сказал он, отводя в сторону усталые глаза и слегка отталкивая сына. — Оставь.
— Почему оставь? — запротестовал Витя. — Я знаю — это предательство — служить оккупантам. Вон они какие… звери… Наши бьются, гибнут за нашу землю, за нас… — губы у него задрожали, — а ты… — Витя отвернулся, щеки его залил яркий румянец, — лучше бы шел к партизанам, — чуть слышно прошептал он.
Отец смотрел на него с невольным удивлением. Он не ожидал таких слов от сына, мальчишки, не был готов к этому разговору и не знал, что отвечать. Он встал, прошелся бесцельно по комнате, снова сел и положил сыну на колено твердую, с въевшейся типографской краской руку.
— Слушай, сынок, — мягко сказал он. — Давай оставим это. Что ты заладил: партизаны да партизаны. За такие разговоры, дойди они до них, — он кивнул головой за окно, — знаешь, что будет?