Помощник управляющего отелем, по-видимому, думал так же, поскольку, едва старик вошел вместе с Римо в вестибюль, он, расплывшись в улыбке, жестом пригласил Чиуна подойти поближе и зашептал ему что-то на ухо. Когда Чиун вернулся, Римо спросил:
— Чего это он?
— Это сугубо личное, — ответил Чиун.
Римо расхохотался.
— Личное?! Это что ж такое личное?!
— Мое личное, — ответил Чиун. — Будь добр, поднимись в номер. Я скоро приду.
— Этого я не понимаю, — сказал Римо.
— Значит, «это» вдобавок ко всему остальному. Ты ведь очень многого не понимаешь, — сказал Чиун и, положив ладонь Римо между лопаток, толкнул его к лифту.
Римо вошел в кабину. Как только двери закрылись, он нажал кнопку «Открывание дверей». Двери открылись, и Римо увидел, что Чиун направляется к телефонным будкам в дальнем углу вестибюля.
Поднимаясь наверх, Римо не переставал думать о том, какая же новость заставила Чиуна прибегнуть к услугам телефона.
Когда Чиун вошел в номер, Римо лежал на диване.
— Ты чего тут разлегся, лежебока? — обратился к нему Чиун.
— А где мне, по-твоему, лежать?
— По-моему ты должен сбирать свои вещи, потому что мы уезжаем, — ответил Чиун.
— И куда же это мы уезжаем?
— В Нью-Йорк.
— Чудесно, — сказал Римо. — В Нью-Йорке летом прелесть. На тротуарах от жары поджаривается мусор, окутывая своим ароматом грабителей, которые кишат на каждом углу.
— И тем не менее мы едем, — сказал Чиун.
— Зачем?
— Потому что там пожарные устраивают... как это называется?
— Не знаю, что ты имеешь в виду.
— Ну как это, когда люди не хотят больше работать?
— Безработица, — ответил Римо.
— Нет. Как-то по-другому.
— Забастовка? — сказал Римо.
— Вот-вот. Они забастовывают, — сказал Чиун.
— Бастуют, — поправил Римо. — А ты откуда знаешь?
— Это мой бизнес — интересоваться такими вещами, — ответил Чиун. — Как бы то ни было, но если там забастовывают пожарные, то куда же еще...
— ...могут податься наши поджигатели? — докончил Римо.
— Правильно, — подтвердил Чиун.
— В Нью-Йорк! — воскликнул Римо.
Глава двенадцатая
Если бы кто-то не переложил специи в соус для спагетти никакой забастовки в Нью-Йорке могло и не быть"
В помещении пожарной части, обслуживавшей восточный сектор Верхнего Манхеттена, пожарный первого класса Энтони Зиггата готовился к визиту в городскую ратушу на заключительную церемонию по подписанию трудового договора. Он только что принял душ и собирался облачиться в свою синюю униформу.
Пожарным Зиггата работал уже двадцать два года. Непосредственно в качестве бойца пожарной команды он в последний раз заходил в это помещение девятнадцать лет назад, перед тем как его избрали представителем от профсоюза. Затем он пошел в гору и вырос до члена совета по трудовым соглашениям, и в конце концов стал президентом Объединенного консорциума пожарных.
В пожарной части он оказался только потому, что подошел срок заключения трудового договора, а в это время — так уж повелось — у какой-нибудь из нью-йоркских газет непременно возникала оригинальная мысль прислать фоторепортера с целью запечатлеть президента на рабочем месте, то есть непосредственно во время тушения пожара.
В этом году такая оригинальная мысль возникла у «Нью-Йорк-пост». К счастью, в их районе обошлось без пожарной тревоги, так что фоторепортеру пришлось довольствоваться снимком Зиггаты, занятого чисткой пожарных рукавов. Зиггата терпеть не мог пожаров. Они заставляли его нервничать, а когда он нервничал, на коже у него появлялись вызывавшие зуд шелушащиеся вздутия.
Трудовое соглашение, которое ему предстояло подписать в городском департаменте пожарной охраны, заключалось сроком на три года. Департаменту это давало гарантию на получение наибольших доходов, что, однако, не давало никакой гарантии того, что департамент будет при этом работать с наибольшей эффективностью. Однако подобные намеки в адрес администрации высказывались довольно робко, и услышать их можно было нечасто, а забывали о них мгновенно, как только выяснялось, что только за эти деньги и можно обрести на длительный срок спокойствие в сфере трудовых отношений. К тому же выходило, что это на руку и городскому совету, в особенности с тех пор, как город фактически обанкротился, и теперь всецело зависел от воли Вашингтона и Олбани, которые ежедневно платили по его счетам.
Зиггата тихонько насвистывал. Все шло как по маслу. Оставался последний момент — пустая формальность — встреча с мэром и пожатие рук перед фоторепортерами, после чего можно идти домой. Но, когда Зиггата открыл свой шкафчик, то увидел, что его брюки валяются на полу.
— Какой сукин сын это сделал?! — крикнул он, подняв измятые брюки и держа их двумя пальцами, словно тухлую рыбу.
Девять пожарных лежали на своих койках в ожидании сигнала. Как и все пожарники, говорили они мало, каждый предпочитал молча полежать и послушать, что скажут другие. А когда все молчат, такая атмосфера нисколько не способствует укреплению духа товарищества.